Тэзе

О Тэзе я услышал впервые в душной подземной части костёла св. Войцеха. Шёл 1985 год. Эхо военного положения, усиленная религиозность и патриотизм влияли так, что на дни христианской культуры собирались толпы людей, а я, тогда семинарист, с огромным интересом слушал каждую лекцию, по выражению настоятеля костёла св. Войцеха, о. Левицкого – эти „речи китайскому народу через форточку” – форточку свободы, созданную Церковью.

Здесь говорили об истории без извращения фактов, читали стихи, смотрели религиозные фильмы, слушали свидетельства… Одно из них, о Тэзе – мне особенно понравилось. Молодой человек рассказывал о гостеприимных лондонцах, об экуменизме и т. д.

Таким образом я, уже будучи семинаристом, имел возможность получить первые впечатления о Тэзе, слушая латинские каноны и принимая участие в молодёжных „оазисах”, куда как эхо долетали отголоски той атмосферы, которая ожидала меня в будущем – во Франции. Будучи молодым священником, я ездил туда два раза.

Описание места.

Маленькая деревушка на юге Франции, куда приехал в разгар мировой войны брат Роже, чтобы приносить Богу покаяние от имени враждующих и разделённых христиан. Он утверждал, что одна из причин войны – отсутствие единства среди христиан и ослабленное свидетельство в борьбе со злом. Неподалёку от огромного Лиона, в десяти километрах от древнего Клюни. Возможно, что выбор места должен был напоминать о клюнийской реформе. Бенедиктинцы создали аббатство – как независимое маленькое государство, самодостаточное и со строгим уставом… Отсюда распространилось на всю Европу влияние научное и не только. После Французской революции от Клюни остались только развалины. Жалкая метафора того, чем когда-то было европейское христианство, и чем оно является сегодня. Земля там ржавого цвета, везде поля пшеницы, деревни как и Тэзе зажиточные, но какие-то сонные. Низкие каменные изгороди. Травка везде подстрижена, домики в городах как в этнографическом музее-заповеднике – снаружи старые, но новенькое оборудование, машины и т. д. Это признак того, что люди здесь живут зажиточно и с комфортом. В молодёжном городке везде палатки, временные домики, таксофоны, колокола, бараки, маленький костёл, искусственно расширяемый, и палатки. Внутри – как в театре, покатый амфитеатр с плоским чистеньким полом. Центральную часть отгораживают корзинки с сухим плющом, там во время молитвы сидят на кармелитских скамеечках братья в воздушных, но тяжёлых (из крепкого материала) альбах. Колокола три раза в день созывают на молитву, дежурные, как живые щиты, носят на себе надписи „Тишина” на разных языках. Другие волонтёры раздают накидки в форме платков, чтобы прикрыть плечи или колени, если одежда для молитвы слишком короткая. Большое палаточное поле и автобусная стоянка. Тэзе выглядит как Ченстохова, в тот день когда группы паломников входят на престольный праздник Успения Пресвятой Богородицы… во время каникул каждую неделю приезжают новые группы со всей Европы, а среди них преобладают поляки. О них и о представителях других национальностей, я напишу несколько слов, чтобы передать субъективные ощущения . Может это заставит призадуматься. Папа Римский говорит, что Тэзе – весна Церкви, и источник, из которого надо черпать. Брата Роже приглашают и уважают во всём мире. У него дрожащий голос с сильным акцентом. Над его ежегодными письмами, распечатываемыми в тысячах экземплярах и посылаемыми миру, медитируют молитвенные группы. Кроме библейских групп и групп медитации, есть группы труда – они служат на кухне, в туалетах, типографии, костёле, в саду и т. д. Сто братьев, большое количество волонтёров тактично и незаметно управляют этой толпой, чтобы она могла успокоиться, утихнуть и особенно ночью впадать в транс, неустанно распевая простые каноны и поклоняясь кресту при свете свечей. Меня завораживал пустой алтарь и стена за ним, которая была украшена длинными оранжевыми кусками материала, а внизу лежала куча кирпичей. Я догадываюсь, что это за символика, но никто нам этого точно не объяснил. Я чувствовал себя немного как незваный гость, потому что для нас, священников, не было специальной программы или собраний, нам никто не говорил, как включиться в общий ритм и быть полезными. К священникам-опекунам относились так же, как и ко всем остальным участникам – те же длинные очереди за едой, те же места в храме и только утром, вне графика, возможность служить св. Мессу. Это меня немного обескураживало, но несмотря ни на что самочувствие было замечательное. Однозначно я об этом месте выразиться не могу – Тэзе для меня до сих пор остаётся загадкой. Польская молодёжь более религиозна, чем другие, но и ею овладел дух „бродяжничества” или религиозного туризма, так что даже была создана специальная группа волонтёров, наблюдавших за молодёжью, чтобы она не убегала из села в Клюни или в другие города, а молилась и трудилась на недельных реколлекциях.

1. Голодный венгр.

По соседству с моим бараком жили венгры, которые, выглядывая через форточку, приставали к проходившим мимо девушкам с дурацкими криками „I am Hungary... I am Hungary!” Меня это раздражало, поэтому я из своих скромных запасов вытащил печенье и, притворяясь, что плохо знаю английский, сказал парню: IF YOU ARE HUNGRY, HELP YOURSELF, PLEASE EAT THAT CAKE. Моя печальная мина и каламбур произвели должное впечатление, и парень перестал кричать.

2. Литовка из типографии.

Несколько девушек и юношей из Литвы без проблем изъяснялись на английском или французском языке, они давно уже жили в Тэзе, работая волонтёрами. Но однажды, по дороге в типографию (с группой труда) я обратился к одной из них по-литовски, чем вызвал на её лице краску стыда или смущения. Очередной раз я убедился в том, каким сокровищем для маленькой нации является язык и сколько можно получить, уважая обычаи и культуру братского народа, с которым у Польши союз веры и политики был намного раньше, чем к этому стал призывать брат Роже.

3. Филлипинка с огорода.

В группе труда я работал вместе с тоненькой филлипинкой, поливая овощи, цветы, кусты. Однажды я чуть не сорвался на маленьком тракторе с крутого склона. Филлипинка испугалась и позвала брата ирландца, чтобы меня спасать. Прощаясь перед отъездом, мы не обменялись адресами, но она уверяла, что мы встретимся … в раю!

4. Словак из ризницы.

В ризнице, в которой распоряжался брат-негр, высокий, интересный полиглот, был также и словак-волонтёр. Там я увидел неокрашенный деревянный францисканский крест и спросил, что с ним сделают… Брат негр сказал, что это новый крест для поклонения и что нужен художник. Я изъявил готовность разрисовать крест, получил краски и стал работать по ночам. Словак с интересом наблюдал за этой работой и помогал мне. Он был удивлён, что францисканский крест принял „португальский” характер, но несмотря на радость, опасался, что браться не примут такой стиль. Он посоветовал купить эту доску и забрать в Польшу. И был прав. Негр был в отчаянии, забрал „шедевр” и обещал, что сфотографирует крест и подарит мне снимок. Но сказал, что краски придётся соскрести и поискать нового художника.

5. Англичанин-марксист.

Долгая вечерняя дискуссия о коммунизме шла в одном направлении. Мой собеседник, молодой либерал из Англии утверждал, что Маркс был ОК, а я отвечал, что из-за него атеизм и одно зло... Когда аргументы не помогли, я в гневе сказал: „Иди к чёрту! Почему? А это ведь главный марксист!” Юноша искренне опечалился, так как до сих пор никто его туда так откровенно не посылал. Вот так я воспользовался аргументом „ad personam” и сегодня вижу, что центр спора переносится в сердце Польши. Либералов у нас хватает, а память о том, что с Польшей сделали марксисты, теряется.

6. Больной поляк.

Во Фрейбурге я повстречал бесноватого. Косматый, он сидел в костёле на св. Мессе для студентов, которую из-за отсутствия польского служебника пришлось вести по-немецки. После Мессы этот лохматый дядечка подошёл ко мне и сказал, что внимательно следил за тем, сколько раз я ошибся – ошибок было шесть, а шесть – это цифра дьявола. Ну и накаркал, потому что именно тогда привязался к нашей группе психически больной польский репатриант, силезиец или гастарбайтер, который в Тэзе порядочно истрепал нервы волонтёрам и которого я отвёз в полицейский участок в Лионе, потом в немецкое консульство (оказалось, что у него немецкий паспорт), а потом он вдруг куда-то пропал… довольный, что на него обратили внимание.

7. „Дикие” девчонки.

В 1992 г. я ещё раз побывал в Тэзе, прощаясь с Польшей, с Европой… Группа у меня была намного хуже, чем в 1991 г. В этой группе были подростки, упрямые, непослушные. Курили, везде опаздывали, обнимались по углам. Всё это противоречило религиозному характеру группы, и я сам себе обещал, что конце концов кого-то накажу. Ну и дождались! На обратном пути мы заехали в Париж. Условленное время, собираемся возвращаться из центра на автостоянку… смотрю, нет трёх девочек. Возвращаемся без них. На стоянке меня ищут и приглашают к телефону. Звонят из полицейского участка. Одна из подростков объясняет, что случилось, а я начинаю истерически смеяться, её это удивляет: Чему вы радуетесь? – спрашивает. Да! – отвечаю – я это предвидел…

Эпилог

Да, Тэзе объединяет, учит терпимости, жизни в группе, уважению к разнообразию, учит смирению. Рассказанное и пережитое Тэзе – это не одно и то же. Может, плоды ещё не созрели. Странно, что среди такой многочисленной группы поляков в Тэзе так мало польских волонтёров, а среди братьев – только один поляк. Лично у меня было желание остаться там.

о. Ярослав Вишневский