ПОХОРОНЫ НА ВОСТОКЕ
Похороны в Советской России, так же, как рождение ребенка или заключение брака – это событие необыкновенное, серьезное, исполненное достоинства. В моем восприятии они приобретали иногда черты комические или трагикомические. Временами трудно было сдержать раздражение или смех при виде похоронной процессии, блокировавшей движение на главной трассе Гродно-Владивосток АД 1990 на целых 15 минут…, потому что, как выяснилось, суеверные водители с таким же страхом встречают умершего, как черную кошку или женщину с пустым ведром. Было бы ошибкой считать, что в этом проявляется уважение к покойнику.
ТРОЯНСКИЙ КОНЬ
Подобное суеверие позволило в 1995г. сотням вооруженных до зубов террористов из Чечни беспрепятственно пробраться вглубь России в город Буденовск. Секрет их успеха заключался в том, что, подобно троянскому коню, они ехали в грузовиках с так называемым «товаром 200», т.е. с гробами, в которых должны были находиться трупы. Суеверная милиция им не препятствовала.
За 10 лет работы в приходе мне ни разу не удалось убедить прихожан внести тело покойного в часовню или в костел, как это делается в Польше перед процессией на кладбище. Даже наиболее католические семьи ограничиваются молитвой в доме покойного и… торопятся скорее на кладбище, потому что главным акцентом похорон является не Святая Месса, а «поминки» с обильным столом и бутылкой.
Очень часто мне приносили сверточки с землей, чтобы я во время Святой Мессы «запечатал» умершего, т.е. посвятил землю, которую, по православной традиции, высыпают потом на могилу и… баста! Никаких выдумок и церемоний.
ПОХОРОННАЯ ВИЛКА
Однажды после похорон немки Ирмы в станице Кущовской вспыхнула перебранка. Прежде всего, оказалось, что католический священник вместе с катафалком поедет на кладбище. Никакой православный священник в этих краях так не поступает. Затем была проблема, как поставить крест. Католики ставят крест «в головах», тогда как православные – туда, где лежат ноги умершего. Когда я понял, что приближается гроза, а спорам нет конца, то, чтобы примирить два клана спорщиков (многие боялись сделать не так, как у православных, другие, напротив, хотели, чтобы все было по-католически), я поступил, как Соломон: попросил повернуть гроб, и крест разместился в одном ряду с другими православными крестами. Наконец, когда меня пригласили, чтобы я остался на «торжественную трапезу», я, не зная точно, о чем речь и чем мне это грозит, наивно согласился. Первый «пас в свои ворота» наступил в самом начале: перед едой никто не перекрестился и не помолился, но я утихомирил толпу и благословил пищу. Второй последовал за первым, когда рядом с тарелкой картошки я не увидел вилки и громко попросил, чтобы мне принесли… оказалось, что на похоронах нельзя пользоваться вилками, и все обходятся ложками!.. Случалось мне позже встречать людей в траурной одежде, заплаканных, но веселых, потому что были они «в доску пьяны», и я безошибочно угадывал, что возвращаются с похорон. Цвет одежды – это единственный признак, отличающий похороны от свадьбы или «проводов». Когда парень идет в армию, для него устраивают гулянку, похожую равно на свадьбу, как и на похороны.
КЛАДБИЩЕНСКИЕ ТАКСИ
Похороны обычно проходят «в самый полдень» и обязательно в будние дни. В праздничные дни невозможно заказать автобус для «охваченной скорбью» семьи, соседей и близких. В траур обычно погружается целое село, колхоз, а если похороны происходят в городе, то целая улица или весь четырехэтажный дом. Нужно эти топы везти на кладбище, а потом на тризну, значит, без автобуса никак не обойтись. После таких похорон многие разоряются, но тот, кто нарушит традицию, воспринимается как «скупец», который не любит близких и не уважает соседей.
На похоронах можно громко болтать о чем угодно, родственники должны выть от горя или просто плакать. Требуется полотенце, чтобы постелить его под ноги входящим на кладбище и платки, которые завязывают на руку участникам похорон.
КСЕНДЗ И ОРКЕСТР
Трагикомическим было завещание одной старушки на Сахалине, которая пожелала, чтобы на похоронах был «ксендз и оркестр». Семья была простая и бедная. В костел никогда не ходили и не очень-то знали, где он находится. Однако, из кожи вон лезли, чтобы было и то, и другое. Я сдерживался, как мог, чтобы сохранить серьезность. Всегда есть такая вероятность, что в нашу небольшую католическую общину придет кто-то новый, увидев красоту и простоту обряда, а особенно, услышав, возможно, первую в жизни проповедь. Как и много раз прежде и потом, я оказался единственным католиком в толпе неверующих, вдобавок крепко пьяных, которые никак не могли понять, чего я хочу. Так и не удалось мне перекричать оркестр, исполнявший эстрадный репертуар.
Мои корейцы с Сахалина тихо бойкотировали День поминовения усопших, и мне ни разу не удалось собрать их на кладбище: твердили, что нельзя беспокоить умерших.
ДРЕССИРОВАННЫЕ ВОРОБЬИ
Еще одна сахалинская история касается родителей молодого милиционера, их единственного сына, которого белым днем застрелили дельцы наркомафии автоматной очередью в одном из Южно-Сахалинских ресторанов.
Родители так его любили, что за 5 лет ни разу не пропустили ежедневного посещения кладбища. Оба с высшим образованием. Он – главврач больницы, она – врач. Какое-то время работали в Афганистане, значит, многое повидали в жизни. Зимой пригласили меня посвятить могилу. Все отдаленное от города кладбище стояло, укрытое сугробами, а к могиле их сына вел… очищенный от снега тракт.
После совершения обряда родители парня достали спиртное и бутерброды. Птички, которые только и ждали этого момента, охотно клевали хлеб с колбасой, а пани Янина поощряла их, обращаясь к каждому по имени. Впервые в жизни на конце света я встретил на кладбище «дрессированных воробьев».
ГРОБ НА ЧЕРДАКЕ
Гроб во время похорон должен быть открыт, как дома, так и на улице. Прощание с умершим включает три этапа: дома, во дворе и на кладбище. Это что-то вроде митинга. Все должны увидеть лицо несчастного, в частности, те, кто не попал в квартиру умершего. В то же время, руки покойного должны быть прикрыты саваном, который укрывает тело по самую шею. Перед тем, как прибить к гробу крышку, тем же саваном закрывают лицо покойного. На лоб часто кладут полоску бумаги с текстом молитвы. Довольно экзотично выглядят простые гробы, чаще всего из не струганных досок, обитых красной тканью. Случается, что сельские старика делают для себя гробы собственноручно за несколько лет до смерти, и гроб хранится где-нибудь на чердаке, пока не возникнет надобность в нем. Внутри гроба ткань белая. Подушка обычно набивается чабрецом. Крест массивный, в два раза толще, чем в Польше. Снизу – перекладина, чтобы солидно стоял в земле, и хотя католикам пристало бы делать крест без перекладины, бывает, однако, что похоронное бюро «с разгона» выдает традиционный «рогатый» крест.
Гроб в машине или в прицепе грузовика везут открытым. Это вам не «европейское похоронное обслуживание». Автобус ли, или трактор, всегда одинаково забрызганные и «неторжественные», похожие на те, что возят людей на работу, или картошку с поля, или строительные материалы.
Впрочем, нередко оказывается, что это те же самые транспортные средства, которые минуту назад возили перечисленные выше товары, но вдруг «кто-то» за пол-литра «оторвал от работы» водителя на похороны. Сначала это очень возмущало меня, потом я привык к таким «грузовым катафалкам».
КЛАДБИЩЕНСКАЯ ЕВАНГЕЛИЗАЦИЯ
Не имея русских погребальных текстов, я переводил «экспромтом» из польских книг. В соответствии с ситуацией вводил импровизированные элементы, в частности, молитву на Розарии или венчик к Божьему Милосердию. Когда гроб опускали в могилу, я часто пел Литанию ко всем святым или песни, предназначенные на Великий Пост. Случалось, когда расстояние до кладбища было большое, я заполнял паузу пением «Горького плача», сидя на прицепе у гроба. Это способствовало сохранению серьезности и «отвлекало» родственников от разговоров о погоде или о политике, какие обычно ведет у гроба близкая родня.
У меня было чувство, что только таким образом мне удастся провести евангелизацию этого секуляризованного или «оязыченного» отношения к обряду погребения, доминирующего на Востоке.
Так было, в частности, в станице Кагальницкой после похорон «бабушки Агаты Штраус». Она годами обслуживала все религиозные нужды (крещения, поминки и прочее) в этой половине немецкой общины. Я начал проводить в этом селе систематические Богослужения, в том числе крестины и венчания.
ЭПИЛОГ
Жизнь в России стоит недорого. Потеряв ее, льют слезы, но недолго. Годичный траур практически не известен, и кто-нибудь после похорон близкого человека может устроить в семье свадьбу. Люди оплакивают смерть громко, но недолго. Легко смиряются с утратой близкого человека, горе топят в вине или суете. Возможно, я ошибаюсь, но мое видение этой ситуации не меняется в течение долгих лет, и я имею основания считать, что похороны на Востоке – это скорее развлечение для окружающих, чем метафизическое переживание или обычная трагедия.
Вследствие войн, абортов и пьянства обезлюдели целые села, в частности, в Сибири или на Украине. Инстинкт самосохранения не работает. Гибнут с песней на устах и подпрыгивая в ритм частушек. Политики и ученые иногда тихонько бьют тревогу, но это скорее возгласы конъюнктурные. Многим нравится управлять «страной-призраком».
Люди старшего возраста и нетрудоспособные – это очень послушный народ, толерантный в отношении любого насилия, совершаемого в сферах власти и бизнеса. Неполные семьи с единственным ребенком или вовсе без таковых, которые легко распадаются и снова сходятся в различных комбинациях, также не предвещают возврата к цивилизации жизни.
Иногда у меня создавалось глупое впечатление, что задача священника из Польши в пост советском пространстве заключается в том, чтобы приготовить немногочисленных верующих, «остаток Израиля», к достойной смерти, обеспечить Таинствами, похоронить, а затем погасить свет и с пустой Страны Советов… вернуться на Родину.