Гей, колядка!

Как колядовать па Востоке, где море атеистов декларируют свою принадлежность к Православию. Исламу или Буддизму, не практикуя ни того, ни другого, ни третьего. Когда я появляюсь на лестничной клетке в сутане, то часто слышу комментарий или прямой вопрос: «кто-то умер?».

Первую заграничную колядку я проводил в Ростове-на-Дону. Помню как сегодня: я получил 21 приглашение, и это в миллионном городе. На Рождественскую службу явилось немногим более ста человек, из которых половина – чернокожие студенты из Африки, а из местного населения большинство составляли армяне. Рождественская Литургия проходила в Кукольном театре. На Новый год в том же самом театре мои чернокожие студенты соорудили рождественские Ясли, где не только волхвы представляли экзотические страны.

1.Столетняя прихожанка.

Дома прихожан разбросаны на расстояние нескольких километров, находятся в разных районах города. Трудно было составить график, не имея автомобиля и слабо ориентируясь в городе. Заданием этой колядки, составляющей часть честолюбивого плана, было начало восстановления из обломков католических традиций в городе, где священника не было с 1936г. Те времена помнило только несколько старушек, в том числе почти столетняя Анна Герасимовна.

История ростовских католиков тесно связана с тремя стихиями: армянской, немецкой и польской. Армяне были здесь всегда. В начале ХХ века Ростов сросся с армянским городом Нахичевань, имевшим 9 церквей (костелов) монофизитов и даже епископа. Часть армян, как и всюду в мире составляют католики. В нашем приходе был даже священник Мануэль Машуриан. В многочисленных немецких колониях вокруг Ростова преобладало католическое меньшинство. В наших приходах на Дону также преобладало немецкое духовенство. Ближе всех был мне знаком мученик Алтая о. Иоганн Ланг. Поляки прибыли сюда из Варшавы вместе с эвакуированными вузами в начале ХХ века, когда в начале первой мировой войны столица Польши была оккупирована прусскими войсками. По приказу царских властей, кроме промышленности и органов управления, эвакуировались также и вузы. Вся профессура, студенты и библиотеки поехали на Северный Кавказ. Университет – в Ростов, Политехнический институт – в Новочеркасск. Число прихожан-католиков достигало 6000, хотя есть также свидетельства, что там жило одних только поляков 13 тысяч, а город насчитывал тогда менее 50 тысяч населения.

Последним постоянным настоятелем в Ростове был Станислав Кордасевич, некоторые существенные подробности о нем рассказала мне вышеназванная Анна Герасимовна, которую я посещал во время колядок с Таинством Больных.

Маленькая, изящная, худенькая старушка с острыми чертами лица, сохраняющая в себе благородство, которое проявляется в манере одеваться, говорить, во всем внешнем виде. Она выглядела, как дама из викторианских времен, в которой не было коварства, а было много тепла, которое на ее лице проявлялось вместе с воспоминаниями. Она перестала ходить в костел только после происшествия, которое произошло с нею по пути на Святую Мессу. Она споткнулась и сломала бедро. В таком возрасте кости срастаются с трудом, и не приходилось ждать, что она вскоре появится в приходе.

Она производила впечатление умирающей, и потому откровенно говорила о множестве фактов, касающихся нашего прихода. Часто перед смертью человек нуждается в таком переживании заново событий своей молодости. Рассказывала о своем брате Адаме, который учился в Саратовской Семинарии… Отмечу в скобках, что мне удалось с улицы рассмотреть старые строения, с которых съехали военные, но тем не менее, католикам их не возвратили. Адам семинарию не закончил, и я не помню точно, что мне тогда рассказывала о нем пани Анна, зато помню рассказ о Станиславе Кондасевиче, любившем молодежь. Ее отец, был, помнится, был церковным служкой, был польского происхождения, мама, о которой я узнал немного, имела немецкие корни, а значит, оба родителя были католики. К Анне, которая в те далекие годы была хозяйкой в приходском доме, настоятель обращался, называя ее в шутку «вахмистром». Анна передала мне в руки «для Церкви» сшитый вручную еще в годы революции мешочек. Там, по словам Анны Герасимовны, должны были находиться семейные драгоценности, ювелирные изделия. Будучи неопытным и рассеянным священником, я не оценил должным образом этот дар, я не полюбопытствовал и даже не вскрыл мешочек., пока через год не появился на моем месте старший священник – салезианец. У Анны Герасимовны были родственники в Канаде, поэтому в качестве пожертвования, я получил еще 70 канадских долларов, на которые со временем. Художница из Вильнюса купила краски длч изготовления храмовой иконы Богородицы Остробрамской.

2.УПРЯМАЯ ЯДВИГА

Посещая другую старушку, пани Ядвигу, на улице Гусева, (это тоже район железнодорожного вокзала, по соседству с Анной Герасимовной) вспомнил я запечатлевшуюся на всю мою жизнь душещипательную картину. Когда после первого богослужения летом 1992г. я садился в микроавтобус, который развозил достойных гостей после мессы на торжественный ужин, вежливый водитель дьякон Рольф, подобрал этих двух старушек, с трудом передвигавшихся по тротуару, в руках у обеих – палочки, но в глазах сверкала радость от пережитого богослужения и благодарность водителю, решившего подвезти их домой. Тогда впервые увидел я двухэтажный домик, типичный для частной застройки Ростова советских времен. Деревянное строение снаружи облицованное красным кирпичом, стало удобным местом встреч для первых прихожан с доминиканскими священниками, которые в начале девяностых стали навещать Ростов из украинского Фастова. Ядвига, не имея наследников, сильно переживала с годами, как распорядиться с церковной утварью. Много ценных предметов из разрушенного в 1952 г. костела прихожане понесли в свои дома, опасаясь, чтобы святые вещи не попали в руки мародеров. При первой возможности пани Ядвига передала отцу Владиславу, доминиканцу, все, что хранила у себя дома, но потом сильно сожалела, что поторопилась, так как не могла знать, что доживет до такой минуты, когда священники вернутся в Ростов на постоянно. Говорила мне это, как будто извиняясь, что теперь нечего ей подарить. Вместо обычного пожертвования, предложила мне дарственную на собственное домовладение. Я пояснил женщине, что лучше дом подарить монахиням или переписать на приход, так как священники часто меняются, а монастырь или приход всегда остаются. Ядвига не понимала, что мне, как иностранцу, непонятны юридические тонкости, связанные с оформлением недвижимости. В отличие от увечной пани Анны, пани Ядвига могла свободно передвигаться, хотя ее ноги были постоянно в бинтах и струпьях. Ее лицо и словарный запас свидетельствовали об аристократическом происхождении, но в поведении было много жестокости и обиды. Женщина из похожего сословия и той же национальности, по сравнению с Анной Герасимовной, смотрелась гораздо более деградировавшей.

Сравнивая этих двух женщин, я мог убедиться, как местные католики постепенно превращались в обычных советских людей, не помнящих своего родства и лишенных достоинств. Пани Ядвига казалась сильно обиженной моим отказом. Похоже, как в случае с драгоценностями пани Анны, подарок достался моему наследнику салезианцу, для которого, образно говоря, недвижимость и всякие финансовые операции становились личным хобби. Искренность и щедрость Ростовских католиков, как четко видно на приведенных мною примерах, были безграничны и порой ставили нас в затруднительное положение. Они стали для меня очевидным доказательством того, как сильно они ожидали возвращения духовенства и этих первых после многих лет Колядок. В ходе таких встреч сердца прихожан открывались так широко, как будто каждый из них в отдельности пожелал возместить нам, а вернее, нашим репрессированным коллегам, многие годы жертв, отречений, отсутствие возможности свободно молиться. С другой стороны, замолить свои собственные недостатки, возникшие в условиях отсутствия благочестия.

3.ОТРЕЗАННЫЕ ГОЛОВКИ

В эти дни встречались мне еще более трогательные цены. Я навещал дом 90-летней пани Залевской. Ее родной брат поселился в Польше и по неосторожности или по неведению, отправлял ей в своих письмах много снимков в мундире польского офицера. Пани Залевская, невысокая, коренастая, ухоженная женщина с белыми волосами и в очках. В 30-е годы, когда одной принадлежности к польской нации было достаточно, чтобы заслужить себе ссылку, если не расстрел, пани Залевская, не в силах была отказаться от драгоценных фотографий, отрезала головки от польского мундира и хранит их по сей день, так как все остальное попало в мусор.

Сегодня это звучит невероятно и даже смешно, но, заметив в альбоме старушки эти отрезанные головки, я почувствовал, как мурашки бегают по спине и понял, насколько четко в подсознании и умах многих простых людей польского происхождения в СССР запечатлелись ужасы сталинских репрессий. Свидетельством сказанного пусть станет отношение ее сына к моему появлению. Уважаемый и образованный академик Ростовского университета, как маленький провинившийся ребенок во время моего визита прятался в отдавленной комнате, свидетельствуя о старых предрассудках, что контакт с «иностранцем» может стоить ему научной карьеры. В отличие от напуганного отца, внук пани Залевской, 30-летний мужчина, тоже преподаватель того же вуза, лишенный отцовских предрассудков, с энтузиазмом участвовал в беседе, но, к моему великому сожалению, утверждал, вопреки очевидным фактам, что он уже никакой не поляк и никакой католик, он вырос в России, а значит, он «православный». Такого рода шизофрения встречалась мне на протяжении многих лет. При встрече с потомственными поляками, род свой помнящими, однако, отрицающими, как нечто постыдное и мешающее карьере.

4. ВОСПОМИНАНИЯ АРИСТОКРАТА

В эти годы здравствовал в Ростове пан Ржевуский, ровесник Анны Герасимовны, он был последним директором польской школы им Мархлевского. Эту школу в 1936г. сделали русской, а ныне там находится один из корпусов университета, а также отделение краеведческого музея для сбережения фондов. Я назвал его аристократом, так как действительно, род Ржевуских в Польше очень известен. Аристократическое происхождение подтверждала и его неординарная внешность: высокий, худощавый, немного сутулый сударь со светлым оптимистическим лицом встречал меня с таким же энтузиазмом, как Анна Герасимовна. Это поколение, воспитанное еще до революции на принципах свободы вероисповедания и частной собственности, не испытывало страха перед восстановлением этих ценностей. Я ума не приложу, как таким людям удалось выжить в условиях жестоких репрессий и сохранить такие светлые лица. Пан Ржевуский сочинил письменное подтверждение – справку о том, что действительно, школа, в которой он был директором в царские годы, была частью католического прихода, расположенного на той же территории. Пан Ржевуский рассказывал, что, невзирая на отделение церкви от государства, в 30-е годы он свободно и по-дружески общался с о. Станиславом Кордасевичем. Аристократ поведал нам также о существовании в дореволюционный период в Ростове благотворительных организаций, а также отделения молодежной ячейки «Сокола». Польские патриотические организации на Дону в это время действовали бурно, но после многолетних репрессий от них остались только осколки памяти, которые мне пришлось с трепетом собирать в одно целое.

5.НЕЗАВЕРШЕННАЯ КОЛЯДКА

Следующая колядка иллюстрирует другое поколение ростовских католиков и совершенно другую судьбу. Это люди, попавшие в Ростов с Западной Украины. К этой категории относятся прежде своего профессиональные офицеры, которым в течение жизни приходилось менять не только республики, климат и континенты, но также сферы влияния самых разных наречий и культур. В Прибалтике необходимо было знать нелегкие в овладении местные языки, чисто европейские нравы; в Средней Азии – тюркские наречия и мусульманский нрав. В Ростове по внешним признакам мы находимся в Европе, однако, наличие огромного количества кавказских беженцев и существенного числа корейцев создает удивительную экзотику. На улице и на рынке преобладает украинско-русский суржик. Ко всему этому необходимо прибавить отголоски абхазской и чеченской войны. Одна старушка, вернее, деловитая женщина с Западной Украины, прибывшая навестить своих детей, обитающих в так называемом «военведе» сотворила настоящее паломничество по всему Ростову с одной целью: разыскать католический приход. Когда в православном соборе на вопрос, где находятся католики, ей грубо ответили «не знаем и знать не хотим», она направилась в областную администрацию, и там ей вежливо ответили, что мы собираемся в кукольном театре. Все это она делала ради дочери и внуков. Всех их она крестила и воспитала в католической вере, однако, проживая в России, дети и внуки не предпринимали достаточных усилий для сохранения своей самобытности. Бабушка оказалась очень упрямой. Она принесла клятву, что не вернется на Украину, пока не приведет детей и внуков в храм. В ее планы входила еще одна спецоперация: ее дочь и зять-офицер жили без венчания. Переговорив со мною при первой возможности она решила пригласить меня к своим детям во время колядок и исправить упущенное. Дети подготовились к мероприятию серьезно: к кукольному театру подъехал военный вездеход, за рулем – товарищ зятя по службе, в кабине – деловитая бабушка. В этот день, по странной случайности, у меня в гостях был священник из Кабардино-Балкакрии. Отец Бронислав Чаплицкий был старше меня на целых 10 лет. Он решил присмотреться к моим подвигам и обменяться опытом. К несчастью, этот священник оказался еще более деловитым чем бабушка. Он быстро установил во время колядок, что кандидаты к венчанию действуют без нужной подготовки и без уверенности в подлинном смысле венчания, а значит, все делается, по заключению о. Бронислава, под давлением бабушки. Значит, это не имеет смысла. До сегодняшнего дня в моем сердце остается странный осадок после этого вмешательства. Священник в чем-то был прав, эти люди действительно никогда больше не проявили доброй воли, то есть, не подошли, чтобы установить, какие знания нужно обрести для венчания и какой подходит для этого срок. С другой стороны, однако, о. Бронислав ни в коей мере не оценил неимоверные усилия бабушки, а также горе, которое мы привнесли в эту семью, спровоцировав столько недоразумений своей принципиальностью. Мы провели 4 часа в пустых беседах, бабушка пожертвовала нам 500 рублей. Разочарованный, распечатал я этот конверт, только через 3 года , и только тогда до меня дошло, какую большую цену за наши услуги назначила сама себе эта бедная женщина. Это был действительно «вдовий грош». Жизнь показывает, что все могло произойти совершенно по другому сценарию, если бы священники из Польши попытались понять, что «польские» навыки и каноны не всегда срабатывают в условиях Северного Кавказа, охваченного огнем.

6.КОЛЯДКИ ПО-КАВКАЗСКИ

На колядках у армян встретился нам экзотичный стол, полный необыкновенных блюд в семье Ховамеса Петросяна дети Нерсес и Карине плясали удивительные пляски с вознесенными вверх руками. Угощала нас супруга Ховамеся, невысокая коренастая медсестра Маргарита. Ховамес был инструктором на курсах для водителей. Жили они в частном секторе в западной части Ростова. Во дворе находилась летняя кухня, в которой поселилось двое родственников из Грузии Петрос и Арутюн, студенты местных вузов. Это была очень веселая встреча. Предки местных армян – это выходцы из Трабзона (нынешний порт в Турции, античный римский город Трапезунд, населенный армянами). Несколько волн армянской эмиграции в Турцию началось еще 150 лет назад. Армяне сохранили многие турецкие обычаи, они бежали, чтобы сохранить католическую веру, на которую в те годы в Турции был введен запрет. Фамилия Хованеса полностью звучит «Тер-Петросян», и это значит, что кто-то из его предков был священником (тер – по-армянски это брачный священник, в отличие от «ватрапет», т.е. безбрачный священник). Армянский обряд, как и все другие восточные обряды католической церкви, культивирует традиции женатых священников.

Поведение семьи Петросян было лояльным, полным уважения и любви в отношении к священнику, полностью подтверждает церковное происхождение этой семьи. В общении с другими армянами они гордились близким знакомством со мною, а о священниках в родной Грузии они говорили мне слова, полные восхищения. И хотя эти священники были приезжие с Украины, и не имели армянского происхождения, однако являлись главными героями их рассказов на тему родного поселка в Грузии. Общаясь с их детьми, я полностью лишился расовых и национальных предрассудков. Эти темнокожие дети относились ко мне, как к родному отцу, а тот, наблюдая эти дружественные отношения, никогда не ревновал, чем полностью изменил мои представления о грубых кавказских нравах. Да, действительно, мне доводилось видеть армян в ярости среди споров и вражды, но гораздо больше я видел нежные и дружественные отношения. Родственники до 7-го колена называют там друг друга братьями и при встрече, не стесняясь, обмениваются поцелуями. Я никогда не был в состоянии разобраться, сколько на самом деле Хованес и его дети имеют родственников в городе. По существу, все 40 католических армянских семей в Ростове являлись одной большой семьей. С тех пор я стал лучше понимать Евангельские строки о том, как Мария «и братья Иисуса» навестили Его во время, когда он был занят проповедью и не желал с ними общаться.

Встретившиеся мне на колядках студенты Арутюн и Петрос, никогда о своем двоюродном брате Нерсесе не говорили иначе, как «брат родной». Самые близкие родственники Петросянов – это семьи Шерханян и Адамян. Вскоре мне предстояло навестить их дома, не только в Ростове, но и в Грузии. Хотя путешествие в эти годы представляло собою серьезные расходы и опасности, эти люди позаботились о том, чтобы я увидел их родную деревню и вернулся невредимым на рабочее место.

7. АФРИКАНСКАЯ КОЛЯДКА

Самой экзотической была колядка в студенческих общежитиях.

Я должен был ограничиться комнатами самых активных прихожан из Анголы, Гвинеи Бисау, Камеруна и Того.

Однако, когда меня увидели местные студенты, так называемые «белые» и когда поняли, чем я занимаюсь, то попросили меня освятить их комнаты. Моими спутниками в общежитии на Зорге, по соседству с армянами, были активисты: Фелито и Маргарита, студенты последнего курса факультета журналистики. Маргарита не считалась мулаткой, хотя ее внешность наводила а на такую мысль. Думаю. Что в ее венах текла также кровь никарагуанских индейцев. Было крепко построена, вопреки общепринятому представлению о дробненьких латиноамериканках. Выпуклые губы, плоский нос, красивые белые зубы и симметричные черные локоны, больше напоминающие арабскую прическу, чем африканскую. Ее губы не смыкались от смеха и разговоров, однако мне приходилось видеть ее и необычайно грустной. Причиной этой грусти была ностальгия о родине, в этом не могло быть никаких сомнений. Общаясь с сестрами, забывала свою боль. Была настоящей миссионеркой.

Мануэля мы называли Фелито. Он был ее лучшим другом. Мы разговаривали на удивительном сленге. Он по-португальски, она отвечала ему по-испански, но они всегда понимали друг друга с полуслова. С них все началось. Невысокий, миловидный Фелито был еще жизнерадостнее, чем Маргарита. Лицо его было скорее шоколадного, чем черного цвета. Он сожалел о невозможности возвратиться на родину, где средняя зарплата составляла 10 долларов США. Часть его земляков старалась поселиться навсегда в России, хотя там в это время средний заработок изменялся в том же направлении, что и в Анголе.

В общежитии Ростовского механического университета на Гагарина, в Центре, меня поддерживали Вильгельмина и Аполинарий, молодая пара из бывшей немецкой колонии Танзании. Оба имели очень темную кожу. Черты Вильгельмины напоминали арабский или даже испанский тип красоты. Ее волосы, как и у Маргариты, свободно ниспадали крупными локонами. Аполинарий, скорее всего, происходил из другого племени. Такой же невысоки, как Вильгельмина, с широким лицом и, скорее всего, с примесью азиатской, а не арабской крови. Это была очень верующая пара. Мне показали видеокассету с записью их бракосочетания в Дар-эс-Саламе. Их венчал миссионер из Голландии. Провожая молодую пару в костел, женщины громко кричали, что в ходе Святой Мессы повторялось эхом, а миссионер никого не утихомиривал, а, напротив, вторил им. Язык, на котором они общались, был самый популярный на Востоке Африки суахили. Я часто слышал, как Вильгельмина переходила на этот язык во время студенческих ночных бдений. Она научила нас евхаристической песне «Altareni kwa bwana Jesu».

В общежитии около Братского кладбища, где нам вначале выделяли участок под строительство костела и где я жил в течение первых недель после прибытия в Россию вместе с семинаристом Филиппом, у меня было больше всего знакомых. Здесь нам оказывали самый сердечный прием, том числе португальско-язычные ангольцы и парни с Мозамбика: Матфей и вышеупомянутый Эрнесто, с которым я ездил в Москву.

У Матфея было оптимистическое выражение лица, Эрнесто всегда выглядел насупленным. Худенький, как и Вильгельмина, прыщеватый, с короткими вьющимися волосами. Так я научился узнавать их лица.

Общежития вблизи Железнодорожной Академии помог нам навестить Франциск – врач из Того, двухметрового роста, родной брат которого был священником. В этом же районе города были общежития Медицинской академии, и я встретил там, кроме множества арабов, также студентов из Перу и Боливии (один из них летом просил окрестить его ребенка) и, помнится, были там в то время студенты из Испании.

8. КОЛЯДКИ. ПОСЕВ И УРОЖАЙ.

Я старался везде петь колядки и читать отрывки из Библии, поскольку именно по такому сценарию проводил. Рождественские встречи с прихожанами в Польше. Но иногда у кое-кого оставался просто посидеть и побеседовать, если кто-то из посещаемых очень об этом просил. В большинстве студенческих жилищ мы оставляли после себя четки с листовкой, объясняющей, как на них молиться, Новый завет, книжку о Доне Боско и другие католические буклеты. Мы заранее обзавелись в Москве огромным количеством такого рода подарков. Вот почему посещение студенческих домов, которые, согласно плану должно было отнять у нас один рабочий день, продолжалось почти две недели, согласно теории об экстенсивном миссионерстве, это было время обильного посева, но собирать должны совершенно другие люди, которых я вряд ли встречу вновь. Сеяли мы ведь среди африканцев, латиноамериканцев и азиатов, приехавших в Ростов на учебу. По некоторым сведениям количество иностранных студентов в нашем городе в то время достигало 8 тысяч. Судьба сложилась так, что с большинством из них пришлось мне лично пообщаться. Мои друзья из Африки, которые раньше влились в нашу общину, оказались настоящими миссионерами. В период колядок, благодаря их помощи, мы были свидетелями такого количества удивительных сюрпризов, что ни один расс5аз не вместит этих событий. Со временем, количество временных прихожан-студентов стало увеличиваться. Те из них, которые без дела за неимением средств поехать на родину проводили каникулы в городе, стали мне помогать при открытии новых приходов в Таганроге и Новочеркасске. Они охотно сопровождали меня в электричке, чтобы поддержать меня на Литургии песнопениями и своим поведением показать местным жителям, неискушенным в вере, как нужно вести себя на Литургии. Походее свидетельство принесли также подружившиеся с ними волонтеры из Испании.

9. КОЛХОЗНЫЕ КОЛЯДКИ

Колядки, которые запечатлелись в моей памяти особенным образом, проходили в Зерноградском районе и затронули мое сердце гораздо сильнее, нежели то, что я пережил с моими студентами. Прихожане, поселившиеся в поселке Клюев – это люди, которые могли жить в достатке в Польше, однако, напуганные военным положением в 1982г. решили поселиться в России. С семьей Кубьяк меня познакомил некий греко-католик, изредка посещавший наш приход. После колядок в его доме я получил приглашение поехать вместе в деревню, так как по его словам, пани Наталья Кубьяк сильно страдает от депрессии и близка к суициду. Мне доводилось в Польше посещать бедных людей на так называемых государственных фермах. Как правило, работать туда нанимались опустившиеся люди, морально и материально ущемленные. Я мог предполагать, что советские колхозы в чем-то похожи на польские, но зрелище, которое представлял собою дом Кубьяков, превзошло все мои представления. В этом «польском доме» я не заметил никаких рождественских атрибутов. Хозяин, удрученный болезнью супруги, сохранил некоторое тепло в общении. Видно было, как неловко чувствует он себя после 10 лет жизни в чужой стране, встретив впервые священника. Стены типичного сооружения, предназначенного для 2 семей, были покрыты инеем и плесенью. Эти стены никто не красил в течение последних лет. Помещения отапливались очень скудно. Все это не только хозяев, но и гостей могло ввести в депрессию. Я приступил сразу к Таинству исповеди. В этом доме все бегло говорили по-польски, но это было единственным признаком принадлежности к польской культуре. Угнетенный, я терялся в догадках, чем мог бы быть полезным для этих несчастных людей. Я попытался воссоздать мысленно ощущения Вифлеемской четы, оказавшейся на улице и отвергнутой. Я вспомнил и свой родительский дом, который иногда, вследствие недоразумений, пронизывал холод и грусть. Я стал просить и умолять эту женщину отказаться от попыток уйти из жизни, поскольку никому не нужные супруги из Вифлеема оказались спасением для мира. Так и они еще для этого поселка могут оказаться благословением. Я интуитивно чувствовал, что у Господа есть свой план для этой семьи, для тех беглых из Турции армян и для многочисленных негров, чье пребывание в России могло показаться нелегкой ношей. Среди таких рассуждений лицо женщины стало светлее, улыбка появилась также на лице ее супруга, растерянной оставалось лишь старшая дочь, которая 10 годами позже призналась мне, что ей было стыдно и неловко от того, что нечем нас угостить. Помню я, однако, что в этот день эти бедные люди греко-католику за его услуги отдали молодого поросенка, а мне достался рождественский гусь. Эти люди отдали нам все, что у них было и возможности отказаться от подарка нам не оставили. Никто в эти годы не был в состоянии так сильно удивить меня своим подарком.

10 КОЛЯДКИ НА РОДИНЕ

10 лет после описываемых событий в год моего выдворения из России, митрополит Белостока отправил меня «отдыхать» в город Чарна Бялостоцка. Я был там четвертым священником. Настоятель изначально разрешил мне проводить колядки, однако, уже на первый день выяснилось, что я не в состоянии делать это, согласно местному обычаю. Все четверо должны были навещать по 20 семей в день. Мои коллеги с чувством исполненного долга завершили колядки в полдень, в то время как я провозился до полуночи. Причиной задержки стало посещение вне программы местного православного батюшки. По моему маршруту находилась также никем не освященная авто заправка. По той же трассе были еще не освященные магазины, смешанная польско-белорусская семья, не обвенчанная, настоящий армянский бизнесмен и еще несколько проблемных хозяев, у которых я отказался принимать пожертвования. Все это вызвало кучу комментариев и настоящее негодование коллег-священников. Когда на третий день меня решили проучить, в чем смысл колядок, и дол меня дошло, что мы ходим лишь ради сбора пожертвований, я тоже решил проучить моих коллег, что ради мзды ходить не стоит вообще. Через некоторое время в маршрутке ы обнаружил странную наклейку, напоминающую дорожный знак запрета. На фоне этого знака жирный батюшка с довольным взглядом запихивает в мешечек толстый конвертик. Наверху картинка надпись: «Колядка?!». Внизу картинки ответ: «Нет! Спасибо!». Глядя на саркастический рисунок, я вспомнил исполненные чувств и смысла «ростовские колядки» и мне стало тоскливо на душе.

ЭПИЛОГ

Ванда, дочь Тадеуша и Натальи Кубьяк через некоторое время приняла Таинство Миропомазания и, невзирая на расстояние в 40 км, стала частым гостем в доме сестер в Батайске. А также участницей многих моих воспоминаний. Через год она переехала на постоянное место жительства в Польшу к дедушке и бабушке, с отличием закончила лицей и факультет славистики в Католическом университете в Люблине. Теперь она приехала ко мне на Рождество исполнить похожую миссию, которую некогда я выполнил в отношении к ее маме. Ванда иногда навещает папу и всегда по пути заезжает в Макеевку. В один из ее визитов я с грустью узнал, что мама все-таки умерла. Одна радость, что того визита хватило ей на 10 лет, если принять, что положительно отнеслась к моей просьбе «пожить еще».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Католики появились на Дону в эпоху «Золотой Орды», благодаря ходатайству венецианских и генуэзских купцов, с которыми успешно торговали монголы. В купеческих поселках разрешалось строить костелы и работать миссионерам. Так возникла епархия в Тане – Азове, просуществовавшая с 1300 о 1475 года. Ее уничтожили турки. В период правления царицы Екатерины Ростов был присоединен к Российской Империи, и местные католики находились под опекой могилевского Архиепископа вплоть до 1851г. В этом году по воле императора была учреждена Херсонская епархия со столицей в Тирасполе, а потом в Саратове. В советский период на этих землях действовали подпольно епископы в ранге Апостольских администраторов. В 1991г. все европейская часть России находилась во власти очередного апостольского администратора в Москве, на этот раз свободно действующего в рамках договоренности правителей России и Ватикана. Только в 2002г. 11 февраля Ватикан возродил Саратовскую епархию. В Москве посчитали этот акт недружественным и решили поучить Ватикан хорошим манерам. Был выдворен епископ из Иркутска, настоятели из Ярославля, Владимира, а также мой наследник салезианец Мацкевич с Ростова. Я сам в эту минуту трудился на далеком Сахалине, но это никак не помогло уйти от карающей руки. Город Святого Димитрия Ростовского – именно так изначально назывался Ростов – создан был как пограничная твердыня, заселенная казачеством. Со временем разрастаясь, Ростов пополнился армянскими и немецкими поселками в 19 столетии. Димитрий Ростовский, согласно польским источникам – это православный святой 18 века с удивительной «католической» душой. Он издал «Жития святых» в чисто католической манере, почитал Сердце Иисуса, культ которого раздражает ортодоксальных православных, много молился и умер на коленях. Почитается в конце октября-месяца. Он жил неподалеку от Москвы в Ростове Великом.

Ныне в Ростове-на-Дону живет от 1,5 до 2 млн жителей. Это столица одного из семи федеральных округов России. На его территории находится огромное количество так называемых «горячих точек», как: Чечня, Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Черкессия, Адыгея, Калмыкия, Краснодарский и Ставропольский край. Непрерывно возгораются тут национальные и религиозные столкновения, процветают терроризм, похищение и торговля людьми. Со времен Лермонтова облик мятежного Кавказа не сильно изменился. Вмешательство людей верующих и миссионеров кажется крайне необходимым. Однако, государство по-прежнему регламентирует возможность работать здесь нашим миссионерам. Впрочем, и мы-то, к нашему стыду, сильно к этому труду не рвемся.