ТАИНСТВО ПОКАЯНИЯ

Господин Солженицын является сторонником люстрации, или попросту, разоблачения «советских преступников» таким же способом и перед таким же трибуналом, как на Нюрнбергском процессе.

Согласно его теории, невозможно строить будущее, не разоблачив преступления режима. Я вполне с этим согласен, в частности, наблюдая, что делает сегодня с Россией господин Путин. Невозможно избавиться от впечатления, что он реанимирует семь голов Гидры, которые якобы отсек Горбачев. Не разоблачил советские преступления, вопреки своим обещаниям, и господин Ельцин. Сколь деморализована была эта империя тайн, свидетельствует, существующая по сей день шпиономания.

Нельзя было ездить на Камчатку или Сахалин, закрытым был город Чита, полярный Норильск, уральский Челябинск или Томск. Несмотря на это, всем было известно, где находится уран, а где «химия», где противовоздушная оборона, а где «подводные лодки»

Совсем недавно двое китайцев были выдворены из Комсомольска-на-Амуре якобы за шпионаж на военном авиазаводе, но ведь сегодня из космоса можно проверить даже марку часов на руке директора этого завода. Итак, Государственная тайна и тайна исповеди ­ это для рядового россиянина две темы, на которые можно только шутить.

I. ТИХИЙ ДОН

1. Транссибирская исповедь

Некогда я применил всю мою дипломатию, чтобы убедить Галину Михайловну Рыбалко, экс-кагебистку в том, как прекрасно таинство исповеди. Она вежливо выслушала меня, как друга, а потом, «не рядясь в тоги», дала мне ПО-СОЛДАТСКИ мужской комментарий на эту тему.

«А что нас исповедовать», «У нас от первого до последнего этажа во всех домах в поселке мы друг друга сотни раз уже исповедовали, и каждый знает, какое у соседа белье, потому что друг с другом уже много раз спали», «нет секретов в СССР и незачем нам исповедоваться».

Тем не менее, я заметил, что люди, путешествуя поездами, ничего другого не делают, как, лишь только найдутся «свободные уши», начинают рассказ, а точнее, «исповедь» О ВСЕЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ. Начинаются слезы сокрушения, сочувствие и даже попытки «отпущения грехов» со стороны собеседников. Механизм известный и в других странах, но только там, где нет транссибирской магистрали, такие многодневные исповеди невозможны. Я в таковых тоже участвовал в качестве немого свидетеля. Этот мой рассказ также является частью этой транссибирской традиции. Думаю, что, читая его в поезде, можно получить самые адекватные ощущения.

2. Подарок для монахини

Возвращаясь к Галине Михайловне, нужно признать, что нашей сестре Стефании удалось найти ключ к ее сердцу. Наша соседка скептически отнеслась к монашеской одежде, ко всем главным принципам веры. В духовных обетах также не усматривала ничего сверхъестественного. К священникам и к сестрам-монахиням обращалась всегда на «ты».Тем не менее, когда ее любимую Стефанию забирали в Польшу «на учебу в вузе», Галина дала слово, что «исповедуется» и даже попробовала успеть до отъезда сестры.

Такой это был человек, Галина, ­ «военный человек».

Она еще раз сдержала слово, когда преждевременно умерла ее 35-летняя дочь, инвалид. Та просила маму всегда приглашать священника на колядки и привести двоих ее детей к исповеди и причастию.

Я был очень тронут, когда, освятив их дом, вдруг увидел, как Галина, стоя «по стойке смирно» перед большим портретом Ирины, истерически громко «рапортует»: «ИРИНА, Я ЭТО СДЕЛАЛА, ТЫ ДОВОЛЬНА?»... Был год1996. Дети были еще слишком малы, чтобы исполнить вторую часть обета. Однако, она по вечерам молилась вместе с ними и смеялась, когда маленькая Катя, схватив посреди игры старшего Олега за шею, била его головой об пол, побуждая к исправлению словами: «молись, дурак»!!!

3. Чтобы порадовать дочь

В январе1999 года в Батайске находился епископ их Саратова, немец Клеменс Пикель. Галина Михайловна под руководством сестер сама учила катехизису двух сироток Олега и Катю и за руку притащила их на исповедь. Дети подросли, и на них приятно было посмотреть. У меня не было сомнений. Галина Михайловна в очередной раз сдержала слово, данное дочери. Привела к исповеди своих внуков, будучи официально неверующей.

Душа этой женщины для меня навсегда останется тайной, и я никогда не узнаю, были ли ее замечания о «русском брате» профессиональным секретом, которым она по-дружески поделилась, жизненным опытом, или просто шуткой.

Почти в каждой сказке есть половина правды, поэтому, наверное, несмотря на множество шуток на тему исповеди, русские будут рассказывать друг другу секреты, и исповедь останется одним из самых таинственных и любимых Таинств, хотя его понимание, оригинальный локальный смысл, несомненно, отходит от того, что официально провозглашает католическая доктрина.

4. Исповедь по-армянски

В Ростове-на-Дону я заметил другой подход к этому Таинству. Там большую часть прихожан составляют армяне. Как я уже упоминал, для меня они представляют собой наглядный урок о людях с Ближнего Востока. Их внешний вид, образ жизни, мировоззрение позволяют мне лучше понять события, описанные в Библии. Они с подозрительностью смотрели на «русских католиков», когда заметили, что те мало исповедуются, но причащаются часто. Вскоре я заметил, что в их традиции всякий раз перед Причастием исповедаться. Я также понял, что для некоторых из них исповедь имеет большее значение. чем Евхаристия, и необязательно быть на Святом Причастии. Самое важное: «быстро исповедаться» и... выскочить».

II. НА САХАЛИНЕ

На Сахалине, как я уже говорил, возникла другая проблема, поскольку Япония и Корея, захваченные (подавленные) достаточным количеством миссионеров из США или стран Запада, к евхаристической катехизации и подготовке к исповеди, как и к самой исповеди, относятся скептически. На исповедь на Сахалине люди приходят раз в год перед Пасхой а а затем спокойно весь год приступают к Святому Причастию, совершенно беззаботно. Долгое время я смотрел на это неодобрительно, и меня подмывало спорить с моим любимым предшественником о. Бенедиктом Звебером. С другой стороны, хотя юридически его уже два года не было в приходе, он все же оставался настоятелем, а я был только администратором, что порождало нешуточную головоломку: как оздоровить ситуацию, не поколебав публично авторитет уважаемого умирающего священника, а также его предшественников из Южной Кореи или соседей из Владивостока, Хабаровска и Магадана, которые все время вели душпастырство в «западном стиле». Думаю, что я многое сделал; чего мне это стоило, один Бог знает. Достаточно сказать, что когда мы закончили строительство костела, и американцы нашли заместителя для умершего тем временем о. Бенедикта, тот в своем приветственном слове уверил прихожан, что не будет играться в «создание польского прихода», и, таким образом, устранился от моей тайной дипломатии. Я уверен, что доныне на Сахалине Таинство Исповеди понимается и соблюдается лишь частично, а понятие о Евхаристии носит протестантский оттенок.

Люди приходят «из уважения» к Тайной Вечере, о реальном присутствии Бога, впрочем, догадываются, но их это мало волнует.

Мне пришлось немало потрудиться, чтобы в часовне, а потом в костеле не разговаривали.

Когда на Рождество или Пасху в часовне устраивали какую-нибудь «викторину», или другие развлечения, Святое Причастие оставалось в Дарохранительнице, и Господу Иисусу, как я полагаю, было там грустно.

III. КАМЧАТКА

Моей первой старостой на Камчатке была г-жа Ганзеева, по-видимому татарка. Она полюбила католическую церковь, поскольку во Владивостоке жила ее мама, и там она столкнулась с упомянутыми американскими миссионерами. На хорах костела, а точнее, на возвышении была устроена комнатка для исповеди с лампочкой снаружи, сигнализирующей, что внутри кто-то есть или что исповедь уже закончена изменением цвета красного на зеленый. В этом заключалась своего рода интрига, и, несмотря на множество предостережений против катехизации, таким образом во Владивостоке удалось преодолеть «эмбарго на исповедь».

Легенды на тему исповеди, распространяемые на Камчатке, имели своим следствием то, что прежде, чем я успевал начать катехизацию, уже выстраивалась очередь на исповедь. Похоже на то, что женщины хотели пожаловаться священнику, а мой предшественник из Магадана был столь терпелив, что выслушивал их часами, и теперь от меня ожидали чего-то подобного. Тем временем, сакраментальная жизнь моих камчатских прихожанок не была отрегулирована, и когда я объяснил им необходимость заключения церковного брака прежде, чем можно будет просить об исповеди, удалось охладить пыл многих «энтузиасток исповеди».