Родина чудика
Часть III-я студенческая
Мое пребывание на Опольской Силезии выпало сразу же после смерти бабушки Ядвиги. Вернулась в это время ко мне меланголия кладбищ...Я научился срывать и коллекционировать куски некрологов-афишей висящих возле входа в храм или на кладбище. Навещал эти местности без определенной цели. Далеко от родных мест, без стипендии чтобы содержать себя, я испытал настоящий физический и духовный голод...
1.Марцин Светлицкий
Марцин вырос в Песках возле Люблина. По душе он житель Кракова и поэт. Судьба свела нас в одной комнате во время втупительных экзаменов. Ему не повезло на первом курсе польской филологии завалил какой то экзамен, потому что потерял много времени и сил заботясь об однокурснице Варваре страдашей исчезновением мыщ: sclerosis multiplex.
Это была в моем восприятии удивительная любовь, жертвенная.
Все о чем говорил Марцин и что делал импрнировало мне. Встретились мы только потому что он решил проходить вступительные экзамена по новой на этот раз на отделение со специальностью «Фильмовед».
Совсем новое отделение польской филологии на Ягеллонском университете. У него было больше везения чем у меня. Он прошел успешно все тесты. Я сам не верил в удачу и провалил все. Даже не принял предложение поступать на русскую филологию без экзаменов, тогда были вакантные места, я был разочарован в себе, в стране, во всем. Однако этот парень дал мне толчок.
Я прислушивался многочисленным студенческим легендам которые он с увлечением рассказывал. Мы сравнивали свои литературные вкусы и знания. Подбодривал меня читать Бурсу, Ванька и некоторого мало известного кашубского поэта, с которым Марцин общался и которого, согласно его мнению мир вскоре должен принять как гениального художника.
Мы купили свжий, краской пахучий пятитомник Эдуарда Стахуры, одетый в джинсовую обложку, за которым надо было порядком постоять в очереди. Навестили много студенческих забегаловок, в которых попытались поесть самых дешевых блюд. Мне больше всего нравилась «фасоль по бретонски», у меня на конце языка вкус этого блюда и охотно попробую вновь если попаду в Краков.
Марцин много курил сбрасывая пепел во внутрь пустой бутылки, которую бодро держал в левой руке.
Я все еще был не курящим, но при следующей встрече я успел научиться. Интересно что в лицейские годы я бодро избегал этой распространенной среди юношей игрушки, но тут не выдержал, соблазнился.
В эти годы в Польше среди студентов ширился спиритизм в частность хиромантия. Марцин показал мне как призывать духов умерших и сказав что очень легко предстает в таких сеансах дух Пилсудского стал его звать. От этого сеанса запомнилось мне изречение что «я графоман» и отвращение к таким практикам. Скажи мне он что нибудь приятнее возможно я бы втянулся.
Весной 1983 я решил попытать счастия вторично. Приехал в Краков заранее «пронюхать» куда податься, на какое отделение «Ягеллонки». Искал я Марцина и однокашки Урсули. Без труда нашел обоих. Нашел еще тоже шальную любовь от которой пошатнулось все в моей жизни и самая жизнь.
Ивона, в которой я влюбился от первого взгляда жила с Урсулей в одной комнате. Ей давали самые жуткие характеристики а я не взирая ни на что решил «что женюсь», и что это будет скоро.
Я и понятия не имел как это делается, хотя соответствующую подготовку к супружеству в рамках катехизации во Влоцлавке я «прошел». Но юридическая сторона вопроса была мне неизвестной. Я просто болтал как накрученный что «женюсь и все».
Она не возражала с улыбкой наблюдая за моим странным поведением и наверное и сама увлеклась этой игрой.
Мы договорились, что я поеду домой собрать документы к поступлению на университет и одновременно подготовлю все необходимое для свадьбы.
2.Брат Адриан
Домой я однако не поехал. Пьяный впечатлениями я решил поделиться ими не с кем другим а именно с другом, о котором я знал что он поступил в послушание в городок Закличин неподалеку от Кракова. Добирался я по всей вероятности с автобусного вокзала возле ЖД в Кракове. Наверное хватило заметить что существует такой маршрут и я был уже в пути.
В послушании находились аж три земляка из Бродницы и спасибо этому начальство и братия послушники приняли меня на ура. Накормили очень вкусными блюдами и даже в бумажном мешочке от сахара принесли откуда-то сигарет чтобы меня угостить. Я заметил что своеобразное подполье создали тут себе и курильщики.
Я задержался с ночевкой денек, второй и вместо следовать домой опять вернулся к Ивоне.
На этот раз она была более строгая со мною, но простила.
Мой третий визит у нее должен был быть роковым и почти прощальным. Мы виделись за всю жизнь пять раз.
Адриана через год перевели в Краков в Семинарию на целых 6 лет. Здесь стала учиться Дорота Шафраньска, однокашка из Влоцлавка и Кася Лещина из Бродницы. У меня помимо Марцина и Урсули стало появляться все больше родных душ в королевском городе Кракове.
3.Опольское Завкже
В пригороде Ополе у меня был еще один «родственник»-однокашка из начальной школы Метек Коморовски, которого я годами не встречал, но как-то неожиданно он навестил меня в Скрвильно совсем случайно и искренне приглашал в гости в Ополе, где стал работать в строительной организации.
Он начертал мне на листочке адрес фирмы, но я и без этого легко запомнил название поселка: «Завкже».
Начиналась весна 1983 года, лучшее время чтобы что-то в своей судьбе решить.
Я успешно собрал все необходимые к поступлению бумаги, на какое отделение поступать мы с Ивоной должны были решить вместе. Мой приезд однако был запоздавшим и я в ее глазах стал мерзавцем не сдержавшим слово. Она повела себя точно так как будто желая подтвердить все предупредительные слова Урсули и Мартина. Я остался один и беспомощный на распутье, исполнен боли отказался от мысли поступать куда либо. Я поволокся как избиенный котенок на вокзал и не задумываясь, заметив на расписании поездов слово-ключ: Ополе, поехал туда, без особых надежд и планов с такой пустой душой с которой другие юноши и девочуи в моем положении делают суицид.
Несколько дней мы провели вместе, гуляя по улицам прекрасного города. Попали в эти дни на некую деревенскую вечеринку, где обильно угощали спиртными, потом навестили его братав городке Озимек. Было как раз воскресение и все порядочные люди шли в костел. Я с любопытством отметил, что хотя месса идет по польски многие старички держат в ладожках немецкие молитвенники. Это интриговало меня сильно. Мне встретилась живая история о которой никогда не говорилось на уроках в школе.
Мое сердце успокоилось и душа отвлеклась настолько, что я попросил Метка показать мне местный Вуз и навести споравки как туда поступить. Найти было нетрудно, город относительно мал и компактен. Мне удалось порешать все формальности в течение одного дня. Через 3 месяца проходили вступительные экзамена а через пол года я стал полноценным членом студенческой общественности.
4.Иети и другие мурашки...
Растерявшиеся первокурсники получали отовюду шишки на каждом шагу.
Нас студентов русской филологии загнали делать сценку по поводу 7 ноября. Она состояла из многих песнопений на русском языке и некоторого действия во время которого мне выпало кричать из толпы заветные слова «убить! Убить их»! Вот второй раз в жизни я стал не только актером но еще и дизайнером.
Надо было нарисовать корабль Аврора. Помогал мне в этом коллега полонист из одной комнаты Дарек Ковнацки, который подсказал мне интересную вещь. Дабы хоть немного проявить самодеятельность и добавить интригу к кораблику мы дорисовали плавающую невинно небольшую бутылочку с запертым в ней библейским пророком Йоной.
Я был Дареку очень признателе. Этой зарисовкой «снял» я с себя грех и угрызения совести что участвую в кощунственном мероприятии. У меня создается впечатление что все мы тогда включая и профессоров делали сценку ради «галочки» а не ради праздника в смысл которого никто из нас никак верить не мог.
Коллега художник оказался в моей комнате по случайности, и остановился наверняка по той лишь причине что из трех студентов русской филологии только два поселились в студенческом доме а третий жил частным образом на квартире.
В то время в тайны и легенды нашего общежития посвящал меня некто Иети. Это был сотрудник студенческог Радио в нашем общежитии о названии «Муравейник». Он знал про наш институт все и понемножку посвящал меня во все тайны.
Иети одевался в длинный коричевый свитер, плюшевые джинси и покуривал «травку», чему и меня пытался научить, но ничего не вышло так как на меня «это» никоим образом не действовало.
5.Мала Весь и Бонкув
В Ополе были два студента из окрестностей Плоцка.
Мала Весь, их деревня, в которой был великий сахарный завод, походила немножко на мое родное Скрвильно. Одного из них невозможно было не заметить. Бросалась в глаза, по негритянски буйная прическа. Его волосы илюстрировали его увлечение игрой на гитаре. Кшысь (ласкавая форма имени Кшиштоф) Левандовски изучал химию но не увлекался этим предметом. В связи с малой популярностью химии легко было поступить и получить желанную отсрочку от армии. По похожим соображениям на химию поступил второй парень из Малой Вси Гжегож Шимански.
Третьим в компании оказался житель Силезийской деревушки Бонкув Гжегож Фронтчак. Все они поселились в комнате номер 151 и этот номер стал знаковым в моей истории. Это не просто номер а целая философия тех времен.
В нашем студенческом доме побывал в гостях известный бард Гинтровски и играл бунтарские песни времен военного положения. Кшиштоф играл хуже, но искренне. Мы все верили в успех его творчества.
6. Родной Пшемышль
В нашей комнате 151 нашла однажды прибежище парка белых юношей из Прушкова в сопровождении местной хиппи Эвы. Сказали что за ними гоняются менты и мы их приютили на денек. Они нам поведали о священнике Андрее Шпаке и его заботе о таких как они беглых из дому подростках. Говорилось о них «люди из Руху».
Мы прислушались их совету и поехали в Пшемышль. Анджей Шпак действительно организовал для молодых людей некоторые кружки где обсуждались сериозные темы, сопровождал их сляйдами и собирал возле костра чтобы там веселиться и петь. Кормили нас яйцами сестры гоноратки а на ночлег принимала «пани» Стася, вероятно тоже монахиня но в штатском. У пани Стаси на квартире вмещалось до тридцати бедолаг.
Возвращался я один через Дынув, Бжозовую Кросно и Старый Сонч. Задержался у сестер Клариссок, которые хотя и затворницы оказались очень милы и разговорчивы.
Из этой ночевки я привез вшей и надо было сбрить длинную прическу на лысо. Операцией занялся незаменимый Дарек Ковнцкий которй решил оставить мне на макушке турецкую косичку.
7. Шклярска Поремба
Пятиклассником я побывал в Судетах на экскурсии вместе с мамой.
Потом восьмиклассником опять посетил я Столовые Горы на зимних каникулах. Помню что остановку делали мы именно в студенческом доме Мровиско.
Третий раз на Гору Снежку решил нас повести опекун первокурсников.
Я был настолько истощен что не успевал за группой и опекун нервичал. Все изменилось после начевки. Я случайно обнаружил что в столовой посетители оствили после себя гору кровяной кашы. Я понял что никто уже не ходит в это время кушать и убирать посуду будут только утром и ... сам почистил все эти лакомства впервые за время учебы в Ополе наевшись досыта.
8. Вроцлав
Вроцлав и Ополе напоминали мне ту же самую декаденцию которую я наблюдал на «землях возвращенных» на севере страны. Жалко было смотреть как страна мечтавшая о возвращении «пястовских земель» получив их не знала что с ними поделать.
Вроцлав стал я навещать следом за Кшиштофом который туда перевелся на еще менее популярный курс мелиорации а я сам стал плдумывать о Художественной Академии. Свои амбиции я сократил до намерения поступить на романскую филологию в катовицкий университет.
Появился очередной случай изучить Силезию и увидеть Ивону.
Все это были робкие и неуверенные попытки, я чувствовал внутри что идет что-то новое от чего мне не убежать. Что именно я не мог представить.
9. Гливице, улица Гжегожа Пирамовича...
Так как адресс Метка в Ополе, так и адресс в Гливицах я лекко запомнил, но решил проверить в местной библиотеке. Я не ошибался. Женщина в библиотеке не отказала моей просьбе и проверила наличие среди читателей моей любимой девушки. Она действительно пользовалась услугами расположенной рядом с домом библиотеки.
Проходя экзамены в Силезский Университет, я по нескольку раз стучался к дверям ее дома и наконец-то открыл мне пожилой мужчина на костылях. Он пояснил, что Ивоны дома нет. Другой раз когда уже было известно что я провалил экзамен, я направился беззаботно в кинотеатр по близости ее дома и к своему удивлению застал ее там вместе с бабушкой. Она сыпала в моем направлении искрами ненависти. Вероятно решила что я сошел с ума и не даю ей покоя следя ей каждый шаг.
Это не была правдой, у меня на такие вещи сил уже не имелось. Я истощился кратким периодом студенческой жизни и положением нежеланного жениха.
Помимо всех полученных на этом поприще конфузов я свою первую любовь помню отлично и неисключено что в глубине души и впредь влюблен.
Этих несколько дней, которые я провел на Горной Силезии было предостаточно, чтобы обойти пешком все окрестные храмы особенно в городе Сосновец где находилось отделение Романистики Силезийского Университета. Ходил я даже в Бендзин и несколько окрестных городов в направлении Ченстоховы. Я бы готов и до самого санктуария добрести, сковывала меня однако какая то невидимая преграда, но и она должна была рухнуть вскоре.
Этих опытов было достаточно чтобы набраться смирения, успокоиться, войти в себя и слушать тихий голос Проведения. Я перестал строить планы. Я был готов подсознательно следовать по дороге к Богу.
10. Остроленка и Олецко
Город Остроленка в 70-тые годы похоже как и Влоцлавек стал областным центром. Тогда существовало аж 49 областей и ни одного района. Такой странный эксперимент. В Остроленке не было такого обилия церквей и часовен как во Влоцлавке и населения тоже гораздо меньше. Был за то не менее крупный целюлезный завод и прекрасная река Нарев.
Остроленка похоже Влоцлавеку является столицей определенного фольклорного региона по имени Курпие. Однако и в этом смысле у Остроленки есть конкуренты. На титул столицы Курпии претендуют два маленьких городка на севере: Мышинец и Кадзидло а также один крупный епископский город Ломжа в 35 км на Восток.
Отроленка как и остальные Курпиовские города очень компактная и теплая в силу невысоких застроек в центре а также приличного количества деревянных старинных и стильных домов.
Похожими запомнились мне Острув и Замбрув, которые порой навещал я чтобы вспомнить атмосферу известного мне с детства Журомина и погреться в этой атмосфере.
Мои студенческие амбиции приостыли, даже армии внутренне я перестал бояться.
Пойти туда казалось менее страшно нежели опять голодать и выносить унижения. Мучительно было ходить постоянно в потемках души.
Мне надоело смотреть в грустные глаза мамы, в которых я читал боязнь. Ей все тяжелей было выносить меня в качестве дармоеда. Многие сыновья в моем возрасте уже сами зарабатывали на себя и материально помогали родителям.
В Остроленке и Пшасныше я пережил очевидное сверхестественное воздействие Богородицы на толпу. Прямо среди дороги люди молились на кусок стекла на котором как в луже от капли моторного масла расходятся цветами радуги рисунки так и здесь можно было увидеть очертания двух персон которые в моем сознании походили на Богородицу в обнимку с каким то святым мужчиной.
Этот рисунок не давал мне покоя, я его изображал на тетрадках во время уроков в Педагогическом колледже и даже в общежитии на стенке. Смотреть мой рисунок открыто и по секрету приходили и молодеж и учителя. Отношение ко мне было неоднозначным. Решили однако меня отчислить.
В это время я уже прошел исповедь со всей моей жизни и вошел во вкус обращенного человека.
Я перевелся правда на похожий колледж в Олецко на Мазурах, но после Рождества я туда не вернулся и стал продолжать творить рисунки на стене, но уже в собственном доме. Брат признался однажды, что ему страшно находится в такой комнате, которая напоминает саркофаг!
Весной постучался почтален, который принес повестку в армию.
Я действительно ждал этого момента и ничуть не трусил.
Я знал что все будет путем.
11. Лемборк
Город Лемборк как и остальная часть Кашуб, известны мне благодаря детним каникулам, на которые усерно меня, сестру и среднего брата отправляла мама, Дважды в начальной школе мы отправлялись с сестрой в Вейхерово. Лемборк находился по немецкой стороне довоенной границы с Польшей, Вейхерово наоборот однако сохранились многие сходства: климат и аура Балтийского моря очень схожи.
Удивительно но проживая на Сахалине мое восприятие моря я сравнивал с тем что мне встречалось на балтийском море: вкус воздуха, янтарный песок и ландшафты, отдаленно копировали известные мне места.
В Лемборке я появился стриженным налысо, без определенного плана действий. Я вел себя с самого начала очень спонтанно и по арогантски. План подсказывала самая жизнь. Я рассказал коллегам по отряду, что могу в армии служить но брать оружие в руки не собираюсь, поскольку город Гданск очень близок и на случай очередных забастовок и манифестации против последствий военного положения никто не может исключить что нас спецназовцев могут бросить против своих людей.
Я был немного наивный, считая что мои заявления это просто проекция мыслей витающих во многих умах и что они остануться тайными. К сожалению во всем отряде я был такой лишь один и тайна стала явной молненосно. На вторую неделю я был уже под стражей. Меня вынуждали принять оружие. Был инсценизирован в присутствии должностных лиц целый спектакл во время которого меня попросили подписать соответствующее заявление после чего меня опять отвели в арест, но в этот же день я оказался на допросах в Гдыне и в новом помещении. По дороге я опять увидел «мир божий», услышал музыку и стал робко скучать за свободой. На вторую неделю я отозвал свои показания, но дело было заведено и пути назад не существовало. Единственное чего я добился своим заявление это было обследование на психиатрическом отделении и перевод в гражданский арест под котором я все таки оставался солдатом четыре месяца не снимая формы.
Я ДАЖЕ НЕМНОГО СТАЛ ПРИВЫКАТЬ К ТЯЖЕЛЫМ БОТИНКАМ И КОГДА СОСТОЯЛСЯ СУД ДАВШИЙ МНЕ МНОГО ПОБЛАЖЕК: ШТРАФ, ДВА ГОДА УСЛОВНО И СВОБОДУ...Я ЕЩЕ ПАРУ НЕДЕЛЬ ТОПАЛ В НИХ НА ПАЛОМНИЧЕСТВО В ЧЕНСТОХОВУ...
12. Гданск, улица Куркова
Именно в Гданске находился гражданский арест. Там мне встретились разные люди. Были злодеи и убийцы, мелкие хулиганы и машенники. Было и несколько свидетелей Иеговы, которые оказывали мне понимание и солидарность но агитировать не стали. Наши встреч были очень кратковременны и случайны. Молодеж попавшаяся во время манифестации и политзаключенные. Я стал изучать блатной язык и нравы, скорее это мне нравилось и ни один день я не находился там зря. Я много читал и рисовал. Еще в больнице, где имели ко мне доступ сестра и папа мне привезли книги на русском языке в частности «Воскресение» Толстого, потрясшее мною до глубины души.
Я имел случай опять исповедаться и мысль о том чтобы выйдя стать монахом росла из дня в день. Наверное мои молитвы сработали.
Я увидел божий мир опять и смог сдержать данное Богу слово.
Святых Общение
Я не знал в эти годы эсхатологии, то есть учения о потустороннем мире.
Я не был в силах оценить правильно происходящее однако во мне была прекрасная и прочная интуиция.
То что я писал в первой части в отношении к погибшим и умершим членам семьи в эти годы являлось существенной частью моего сознания. Не имея в достатке реальных друзей я на полном сереьезе общался с виртуальными, которые встали на дорогу в мир иной и поселились в нем.
К числу «небесных родственников» прибавил я брата Альберта известного мне спасибо пьесе Карля Войтылы «Брат нашего Бога», лезли в голову мысли, чтобы поселиться именно в этом монастыре: альбертинском. Скоро я узнал, что Альбертинцы, простые братья а мне хотелось учиться и быть священником...
Путь в Ченстохову проходил среди огромного ливня. На третий день из рекордного количества пяти тысячь паломников из Плоцка осталась лишь половина. Я Отлучился на пятый день когда встало солнце и до святого града было рукой подать.
Поехал я туда автобусом, поздоровался и полетел в Ополе, где находилась на каникулах сестра.
Вспомнил беззаботные студенческие минуты и вернулся поступать в семинарию.
Были еще нюансы. Меня на хотели видеть в Плоцке, даже отнекивались в Ломже. Я поступил с третьей попытки в Белосток в качестве эксперимента и при условии полного молчания о выше описанных событиях. В принципе обет молчания соблюдал я до последнего и стал говорить только с момента обретения Польшей полной независимости.