Родина чудика
Часть 2-я «школьная»
Моя личная география не менее интимная. Здесь в разряд родителей в порядке души, братьев, сестер и родычей ставлю моих земляков, учителей, преподователей...
Родиной хочу назвать несколько других стран и местностей, в которых хотя бы на минутку я чувствовал вдохновление, точно так как в родном доме. Эти вдохновления исходили именно от чувства принадлежности к этой необыкновенной церковной семье, которая разбросала своих членов, миссионеров и простых прихожан, по всему свету.
Не без причины иногда называем церковь Вселенной, универсальной и доступной как хлеб.
В описании родных мест в польше не хватило места для Галиции, Велькопольши, Силезии и Подляшья. Всегда однако тянуло меня именно в эти «недоступные» места. Если период учебы я бы воспринял более серьезно и завершил успешно какой то из вузов, вероятно я бы нашел себе родину навсегда именно в этих непостижимых областях Польши.
Мои незабываемые «духовные отцы» и мамы это воспитатели времен детского сада, учителя и священники первого запомнившегося мне поселка по имени Зелюнь на Плоцкой Мазовии.
Такие же люди в поселке Скрвильно взявшие «шефство» над моей душой и разумом в поселке Скрвильно на пограничье Мазовии и Добржинской земли в период с третьего по восьмой класс начальной школы. Профессорф и студенты Лицея в Броднице на Михаловской Земле, Торунского тогда воеводства и в маленьком областном городке Влоцлавек.
Третья часть моего повествования это дурные но незабываемые студеческие годы проведенные в Пединституте в Ополе на Силезии, в Педучилищах Курпиевской Остроленки и Мазурского Олецко.
Там постараюсь поместить приключения на Кашубии в армии и под арестом а Гданске...
Завершу описанием тех долгих лет проведенных в Семинарии на Подляшье.
Это удет, надеюсь повествование четвертое «церковное»...
Пока одако приглашаю на экскурсию в мое детство.
1.Зелюнский Детский Садик
В детский садик я попал вместе с младшей сестрицей Маргаритой в поселке Зелюнь. С тех времен сохранились где-то в родительском доме интересные портреты изготовленные каким то «странствующим» художником-фотографом.
Я помню, что хотя и не очень то четко своих опекунок и имен их не назову, однако знаю что главная и самая строгая воспитательница была жена сельского органиста. Остальные были гораздо моложе и всех мы называли тетями, хотя иногда язык чесался назвать кое-кого мамой.
Садик находился в пол пути из моего дома в школу. Я мог частенько наблюдать как школьники идут туда с портфелями гораздо позже чем мы и гораздо раньше возвращаются домой. Этого именно я им искренне завидовал и мечтал о той минуте когда наконец то смогу посидеть дома побольше.
Я злился в эти годы на родителе по той причине что иногда вместо брюк одевали меня в «девчачьи кольготки», при том дурили и тем что мол сегодня «все дети должны прийти в кольготках», я был крайне разочарован заметив, что взрослые врут на ходу. Не знаю по сей день причину такого поведения родителей, вероятно у меня не было в достатке чистых брюк на смену....
Садик в эти годы ремонтировали и какое-то время мы находились в деревянном бараке обшитом листами оцинковки...этого барака наверняка уже давно нет...мой средний братик Чарек посещал садик в «Ратуше», то есть в здании сельсовета имевшем интересные «городские очертания» и загадочную башню.
Ратуша также как и барак находились в непосредственном соседстве с костелом.
Летом воспитательницы брали нас на извилистую реку Вкру, которая тогда мне казалась великой и глубокой.
Я удивлен беззаботностью этих девчат. Они садили нас по несколько малышей на надувной матрас и как на лодке возили по воде которая им достигала бедер а для на этого было достатьчно чтобы соскользнув скрыться полностью под водой. Такое со мной происходило дважды и каждый раз отчетливо помню приятные ощущения удивленного ныряльщика. Красота подводного мира казалась так привлекательной что пока меня вытаскивали из под воды я не успел заметить нехватки воздуха. С тех пор по сей день при случае нырять в воду я имею обыкновение долго там находится внимательно рассмотривая глубину.
2.Первая классная учительница
В школе тоже не запомнил я многихимен. Помню что родители дружили с парой учителей по фамилии Наворски но моей воспитательницей стала неизвестная мне до того тетя по фамилии Соколовская.
Помню я свое удивление ее поведением в отношении к своим двум дочерям. Младшая Рената была моей одноклассницей и каждый раз когда не справлялась с поставленной задачей получала пощечину. На лице девочки похоже как и мамы преобладала грусть, тем не менее именно эта женщина научила меня пользоваться пером и чертать буквы.
Она тоже завела обычай сберегать деньги в «Школьной сберегательной Кассе». У каждого школьника была своя «сберкнижка» и в ней фиксировались все вплаты.
Мне эта «игра» понравилась настолько что я стал себе отказывать в деньгах на которые должен был себе купить в школьном магазине сладкую булочку на завтрак.
В этом был подлинный смысл так как к концу года мне удалось насобирать 1000 польских злоты, на которые родители купили мне раскладной велосипедик «РОМЕТ». Это была великая радость.
3.Пан Мацеевский и его «рояль»
Дом Мацеевских у которых на видном месте стояло пянино возбуждал воображение и хотя деревяный то все же таинственный. Длинный темный коридор проходящий на сквозь из улицы во двор тоже удивлял чем то старинным, сказочным.
Еще больше удивлен был я количеством интересных инструментов, которые находились в школе. Забирал он меня туда так как вел школьный хор. С первого класса я пел в хоре, однако мой интерес вызывали больше скрипки нежели какой-то другой инструмент.
Среди песней учили мы особенно запомнившийся «русский мотив» про город Петерсбург. Слова были примерно такими «если кто провел ночь, там над Невой хотя бы раз, тот полюбит этот город навсегда».
По странной случайности довелось мне провести одну или даже две ночи в Петербуре в 1998 году на майские праздники. На водоемах стоял еще лед. Сырой воздух попахивал чем то свежим но я озабоченный желанием уехать в Сибирь как-то не замечал красоты северной столицы.
Родители реализовали на мне свои мечты играть на акордеоне и он хотя куплен якобы мне был настолько велик, что при желании научить меня что либо пан Мацеевский ложил себе инструмент на колени и потягивая за мех туда сюда в вертикальном положении просил меня играть будто на рояле.
Семилетним мальчишкой изучил я ноты, но музыкального гения из меня не вышло. Со временем был куплен еще один-маленький инструмент, но и он не вызывал восторга. Мы с сестрой продолжали свою эдукацию еще в Скрвильно. Мама платила деньги органисту, который приходил на дом и учил нас играть более сложные мотивы в частности «O Sole mio», но результаты были плачевные. Когда к нам приезжали гости нас просили что-то сиграть и аншляга никогда не вышло.
Так я промучился лет восемь и на свободу выпустили меня только с момента поступления в лицей где опять я увидел пянино и с ревностю приметил как ононекоторым студентам помогает вводить в восторг публику. Даже записался в музыкальную школу и посещал частные уроки почти год. Опять безрезультатно.
Дядя Янек не Червонке имел шестиструнную гитару и умел ее пользоваться. Это меня тоже ошеломляло, но собственной гитары у нас дома не было пока об этом не попросили младшие братья. Средний даже преуспел как самобытный бард. Я сделал последнюю попытку стать музыкантом в Семинарии. Проходили мы курс игры на пянино, чтобы понимать орган, многие ребята семинаристы играли неплохо на гитаре. Мне опять оставалось лишь ревновать им. Играть я начал только в Ростове на Дону, на первом моем приходе. Когда не было кому играть, помагал я сопровождать мессу молодежными мотивами, но всоре понял, что это не мое и не стоит нарываться на насмешки.
4.Первое причастие
Первое причастие и первый мой катехизатор были незабываемы.
Это тоже история связана с Зелюнем.
На первые уроки религии я сильно опаздывал, так как занятия проходили в катехетическом доме неподалеку от костела и по пути в школу. Однако в моей памяти зафиксировалось четко что надо идти в школу. О том что надо выйти на час раньше на религию, мне часто забывалось и я стеснялся заходить на религию опоздавшим.
В школе я был отличник и на уроках религии тоже было интересно. Мне ставили пятерки за тетрадку и за ответы, однако за посещаемость я получал тройку, по польски «достаточно». Сначала я не понял что «достаточно» это плохо. Когда мама пояснила что это значит на самом деле, стало досадно.
Во втором классе решил подтянуться, тем более что надо было готовиться к эгзамену по катехизису дабы удостоиться первой исповеди и Певрого Причастия.
Первая исповедь проходила среди «вагнеровской сценерии», тянуло на грозу, небо покрытое тяжелыми тучами, которые поздним вечером стали бить молнями.
Отец Ян Пыка приметив мои способности и причислив к «золотой молодежи», дал плчетную задачу прочитать в честь праздника некоторое стихотворение на евхаристическую тему. Прочитав дважды я понял что текст легкий и что я его несомненно запомнил. На публике однако получился солидный конфуз.
Я вынес обиду довольно мужественно поражен обилием мероприятий и подарков.
Многие одноклассники получали велосипеды и прочие дорогостоящие подарки. Мне дали часы «Луч» на 17 камней, куртку от ветра и сандали. Взрослые приехавшие на праздник в большом количестве пиршествовали на дому а я взяв велосипед поехал на юг вдоль реки по деревенским дорожкам радоваться ветру и солнечной погоде.
5.Отец Адам, Пани Гуральска и французский язык
В Скрвильно в четвертом классе пришлось пройти по овой экзамен к причасти. Это обычай известный только в двух епархиях Польши: в Ченстохове и в Плоцке. Смысл в том чтобы торжественно в более сознательном возрасте принять так называемое Генеральное Причастие!
В то время на катехизацию появлялся некий семинарист, которого отправили к нам на практику а также отец Адам Валесяк, довольно интересная личность, но сильно страдающий легкими священник.
Все это время я был прислужником возле алтаря то есть министрантом имел собственную белую форму, которая походила немного на короткую юбку или длинную полотянную рубаху с декорами.
Переехав с Зелюня в Скрвильно во время Рождественских праздников 1973 года я был немного обманут родителями. Они заверяли что это во благо, ибо тепер мы будем жить в городе. Однако скоро я ощутил что городок крошечный а положение «кватерантов» в чужом доме на чердаке не очень то уж впечатляющее. Да, был тоже плюс: улица называлась костельная и в храм можно было попасть за пять минут. Расстояние из дома в школу тоже сократилось. Я был увлкчен и школой и костелом и неурядицы с которыми столкнулись родители а также бедственное положение страны до моего сознания доходили как-то очень смутно.
Среди учителей импонировала мне женщина к которой школьная общественность относилась с опаской. Пани Гуральскую, одну из немногих в наших краях репатриянток, почему то обзывали «вороной». Она действительно была белым вороном, но в самом положительном смысле этого слова.
Ее родной поселок в Белоруси примыкает к литовсой границе к городку Шальчининкай и белорусским Беняконям, в которых юные годы и первую любовь испытал Адам Мицкевич.
Рассказы про эти события наполняли мои уши как то природно и желание оказаться на старых «польских» землях то есть в СССР росло с каждым днем и сохраняется по сей день.
Да, пани Гуральская стала меня учить французскому на частных занятиях как раз в то же самое время, когда по программе надо было учить русский язык, а значит в пятом классу начальной школы. Оба эти предмета увлекали меня с одинаковой силой. То что учеба русскому может имет идеологический контекст понял я гораздо позже хотя то и дело слышал отголоски разговоров взрослых о том что коммунизм и Россия это не совсем порядочные в отношении к Польше действительности. Этому учил я даже на уроках истории.
На волне очередных потеплений удалось таки в учебники истории просочить «патриотические нотки»...
Тем временем родители медленно но уверенно «сдавали позиции». Озабоченные проблемами насущными все меньше и меньше пытались нас чему-то учить дома. Всему в принципе учила меня церковь и школа. От родителей доствался мне лишь: кровь, скудный поек и одежда.
6. Пан Гуральски и «Исторический кружок»
Любимым классным руководителем и преподователем стал для меня учитель по истории пан Гуральски Богуслав. Родыч пани Гуральской, так как она была замужем на его старшем брате. Они были даже соседями но вследствие сепарации, отношения родычей крайне натянутые.
Все что нам преподовал Пан Гуральский я впитывал как губка.
Все это было мне очень полезным в жизни. Скелет знаний позволил мне хорошо соображать также и в политике. Конечно не все сразу.
Спасибо пану Гуральскому могу не задумываясь сыпать датами «из рукава».
Вне учебы были встречи «исторического кружка» во время которых мы просмотривали интересные сляйды на пример про историю Индии или Китая.
Этому человеку я благодарен смекалкой к языкам и путешествиям.
Неосознанно сделал он меня путешественником.
6.Первый миссионерский опыт и мысль о призвании
Отец Адам подарил мне книжку авторства пани Вейсенхофф про ныне блаженного отца Юзефа Бейзима. Я был пятиклассником и спасибо этой книжке в сердце поселилась робкая мысль о том чтобы стать миссионером.
В те годы встретился мне тоже настоящий миссионер из Аргентины, наш земляк редемпторист отец Хуан Сковроньски.
Добавлю, что не мало важны были усилия администратора парафии отца Струся, который ежегодно возил с собою лучших министрантов в городок Непорочной «Непокалянув» возле Варшавы, основанный святым Максимилианом о которов в Церквях постоянно говорилось так как именно в начале 70-тых он был причислен к лику блаженных за свои миссионерские дела и мученническую смерть в Аушвице-Освенциме.
Чтобы удостоиться поездки надо было набирать очки то есть подписи священников на которых мессах мы прислуживали.
Я с детства был хомячком и така игра мне очень понравилась. Когда то первоклассником я собирал деньги, теперь стал собирать автографы.
До Непокалянова судьба однако понесла меня не скоро.
Вместо поехать туда, занятый священник забрал лучших служек до кармелитских Обор известных мне с детства, но не ожидал я что этот храм может быть в чем то особым. Посетили мы еще Бродницу и вернулись домой. Я был немного разочарован но тем не менее «процесс пошел». Господь стал меня звать робкими призывами.
7.Отцы и матрери Бродницкой „Alma Mater”
Мои незабываемые «отцы и матери» с времен лицея это профессора из Бродницы и Влоцлавка а также братья и о громное количество девчат однокурсников.
Мама отдала меня жить в общежитии так как в Польше это общепринятый режим учебы для молодежи из отдаленных от города селений. Кроме того маме стало гораздо легче тянуть на себе в одиночку трех детей нежели четверо. Мне было 15 лет. В Броднице я дотянул до совершеннолетия. Лучше всех запомнился мне Пан Собещак. Самый молодой среди преподователей и самый «демократичный» до поры времени. Неплохо играл в футбол, подтянутый с усиком, нравился девчатам. Стал преподовать нам Химию после Пани Псуты, которая в эти годы вышла на пенсию.
Собещик ничему нас в принципе не научил. Он был точно такое-же дитя ПНР, как и мы сами, без нравственного хребета и строгих принципов. Этим отличались пожилые профессора но тоже не все.
Была в интернате крикливая пани Марковская, которой мы не любили за ее строгие принципы в отношении зарядки. Надо было подниматься как в Армии в семь утра и бегать по расположенному на участке посередине между лицеем и интернатом стадиону.
Была тоже юная воспитательница, которая преподавала латынь.
До нее учил нас супруг преподовательницы химии Пан Псуты и Пани Кубасиньска. Оба довоенных нравов строгие преодователя. На Кубашевскую говорили мы «Кумбаджера». Она в чем то напоминала мне пани Гуральскую, преподовательницу с начальной школы. Обе они были одиноки и истеричны, обе одинаково требовательны и религиозны.
Мне удавалось с ними хорошо уживаться так как языки учить я всегда любил. Пан Псуты делал нам диктант, который всех выводил из строя так называемые: «трехминутки». Он до конца урока успевал их проверить и многим доставались двойки. К сожалении в половине второго курса мы его потеряли и это были первые настолько торжественные похороны в школе. Участвовали мы все и преподователи и профессорф на окраинах города где свой приход на кладбище держали отцы реформаты-францисканцы. Именно тогда стало ясно насколько религиозен был наш преподователь.
От новой учительницы мы ожидали что будут поблажки но она на нас взвалилась как тигр. Была красива, но злая и недоступная. Нельзя ей было никак «подойти» как в случае многих других профессоров.
Таким же недоступным был наш директор Бильски, у которого действительно прическа была снежно белой. У него была докторская степень и он к столетию нашего лицея выпустил даже книгу.
В школе ежемесячно выпускалась студенческая газетка „ZE SZKOLNEJ ŁAWY”...
Вот таким был наш лицей.
Имидж «бродницкой школы» был высок 80% студентов попадало на все вузы Польши, особенно до соседского Торунского Университета Николая Коперника.
Возвращаясь к супруге пана Псуты то на ей уроках мы проводили много пиротехнических экспериментов и всегда что-то эксплодировало. Хотя была строгая но вот за это мы ее любили. Эксперименты иногда превосходили даже ее собственные ожидания.
8. Друзья и враги
Моей воспитательницей была полонистка Тоек-Генсицка, супруга директора местного Краеведческого Музея.
Сначала ее отношение ко мне было самым добрым. Однако на третьем курсе из отличника я опустился в хорошисты с тенденцией к худшему падению.
Вместе с друзьями в интернате подался я на настроения бушевавшие по всей стране. К пану Собещику было у нас куча требований в частности чтобы он провел настоящие честные выборы самоуправления лицеистов проживающих в интернате вместо назначенцев.
Дабы добиться большего эффекта в ходе забастовки, заметив что нас игнорируют мой одноклассник Збышек инсценизировал суицид. Поглотив кучу таблетек он был отвезен «скорой» в местную больницу и ему «промывали» желудок. Сопровождал я его туда и навещал ежедневно что обозленные учителя приняли как доказательство моего соучастия. В кормане несбывшегося самоубийцы были найдены тексты наших требований. Мы добились только того что нас перестали «трогать» и никого со школы выгнано не было как мы могли ожидать.
Следующим кто из друзьей перешел в лагерь моих явных противников стал преподователь французского пан Отрембски или просто «Бонжурек» как называли его мы.
Я по прежнему числился лучшим знатоком французского в классе. Еще с начальной школы вынес я много знаний которые мои однокашки только надгоняли. Однако поскольку уровень занятий вызывал во мне скуку я часто просился «в туалет», чем вызвал несправедливое подозрение в том что я «курящий».
Профессор явно питал в отношении меня какие то надежды. Один старшеклассник устроился даже на Сорбоне учится, но мне этого не было дано. От времени до времени меня просто вынуждали психическими приемами самоустраниться из престижной школы в другую. Так в эти годы поступали многие «неугодные» лицеисты.
До конца у меня сохранились теплые воспоминаня в отношении преподователя русского языка, пана Шишко, учительницы истории и опекунки харцеров-скаутов пани Туптинской.
8.Харцерская Служба Социалистческой Родине
Так удивительно и на мой взгляд смешно назывался скаутинг тех лет.
Помню в эти дни, пребывал я в рамках скаутинга в «археологической группе» харцерского лагеря в туристическом поселке Збично неподалеку Бродницы в дремучих лесах.
Группой руководил муж нашей полонистки. Человек необыкновенно теплого характера.
Там я научился выступать в сценке.
В начальной школе как-то не доводилось много выступать и смешить людей. Тут пришлось. Идея была такова: к4аждая группа должна была изобразить какую то страну и ее нравы. В те годы заграницу знали мы только по книжкам и я как раз читал внимательно увлекательную историю про Египет. Удалось мне создать недурной сценарий и поскольку я был мал и легок меня типовали быть фарфоном и согласились нести «в лектике».
Уже сама процессия переодетых в простыни «Египтян» и карлика фараона вызвала бурю смеха, но аншлаг получился когда я зачитал древний египетский текст начертанный на свитке с березовой коры ручкой в котором фамилии всех воспитаталей передергивались на египетский лад.
Все это при костре, очень романтично и весело. Египтяне победили и я неожиданно, первый о последний раз заработал себе пару очков в глазах всей общественности лицея.
9.Побеги из школы
Я бежал из школы из, как мне тогда казалось «высших побуждений».
Уроки действительно становились скучными а жизнь в ту пору бурлила и назревало «нечто» в чем на уровне интуиции мне сильно хотелось поучаствовать. Профессора по инерции все еще ставили мне пятерки, но близился с устрашающей силой «польский август», которого вестником был несомненно Иоанн Павел Второй вернувший всем полякам уверенность в себе и чувство достоинства, за которое надо было как-то сражаться. Ко всему прочему я перестал быть карликом. Я вдруг неожиданно для самого себя стал рости не по дням а по часам и надо было куда то девать растущую во мне энергию и желание что то творить существенное.
Мне не везло в любви. Я был внешне неуклюжий, бедный, неподходящий.
Все еще я сидел в книжках и от любви к ним мне кружилась голова. Я за ними гонялся по всему свету.
Я для начала полюбил Торунь. Там действительно были не только прекрасные средневековые кварталы сильно похожие на Краков. Там еще с прусских времен можно было по дешевке в любом антикварном магазине купить пособия для изучения французского, английского и всяких эгзотичных языков. Там было в достатке и советской передовой литературы по линвистике и я не брезговал ею так как и эти книги стоили копейки.
Я стал публичным посмешищем для моих коллег, которые только и ждали моих возвращений чтобы посмеяться над моей добычей.
До Торуни я добирался после обеда. Дорога отнимала час полтора, столько же покупки и как правило я был к ужину обратно в интернате. Воспитателям говорил я что иду в городскую библиотеку и поскольку я был известен такими экскурсиями никто не проверял правдивости моих слов. Впрочем не так уж сильно я врал. Книги то я нес с собою всегда. Видимость «правильного студента» я сохранял. Тем временем кроме книг меня все больше и больше увлекали ландшафты и желание увидеть что-то новенькое росло. После Торуня пришла очередь навестить Грудзендз, Илаву, Оструду, Нове Място, Любаву и Дзялдова. Большей частью влекла меня распространенная здесь культура тевтонского ордена и все что после нее осталось. Надо отметить что не так уж мало. В течение нескольких столетий разные государства хозяйничали здесь с разным успехом а древние костелы и замки по прежнему превосходили все остальное что возводилось и созидалось в этих краях.
В эти годы я все больше и больше зацыклялся на шедеврах зодчества средневековья. Одним и красивейших костелов из среди встретившихся мне стал храм Богородицы Лонкскей. Я как то природно заходил в любой храм, не взирая на то что мое серде сильно охладело к обрядам ри порой я мог бы себя назвать безбожником, тем не менее без церквей я жить не мог и они стали одолевать мое воображение гораздо сильней нежели желание обзавестись книжками. Наверно Дух Святой вел меня путями мне неизвестными «тренируя» мою волю на события будущего связанные с поиском старых церквей в России и желанием восстановить их.
Молиться «просто так» я не умел. Поэтому я садился на последней скамье, посидел, потом ходил по кругу рассмотривая иногда дотрагиваясь иконам и скульптурам. Тянуло даже «похулиганить» потрогав Богородицу или Христа за плечо или нос...
Потом внимательно читал исторические справки если таковы находились на доске обявлений и шел с миром спешно ища попутки обратно в Бродницу.
Далеко ездить не удавалось, все же пару раз я сорвался на целые сутки чтобы посмотреть Ольштын, Олецко, Голдап и Элк. Удавалось мне это только по выходным. Я умудрялся говорить маме что остаюсь на выходные в интернате а в интернате говорил я что еду домой. Вот так я изучал страну родную. Пусть кто-то возразит самокритичной кличке моей «чудик». Вот он я, вечный подросток.
А ведь я такой не один.
10.Мои ровесники
В моем лицее были студенты из Садлово, Радзик Малых и Великих, Осека, Шведзебни, Ковалева, Гужна, Яблонова а даже с Лидзбарка Вельского.
Большинство из этих местностей я навещал по несколько раз. Имея там коллег из интерната, я навещал их ради сюрприза и тренировки. Был в этом и такого рода плюс, что меня там принимали гораздо радушней нежели дома. Мои братья и сестры привыкли с детства что я человек замкнутый и взаимно закрывались на меня наверняка радуясь моему осутствию. Те которых я навещал наоборот дарили вниманием, подкормливали лакомствами как родного.
Один из таких случаев это Лешек Руринский из Стжыг Рыпинских. Он гораздо раньше меня поменял лицей и ушел учится в менее престижный лицей в Рыпине. Навещая его пару раз услышал я с уст его мамы предположение что она однокашка моей же мамы Терезы. Сколько было радости когда докладывал я маме об этом. Подружки обнаружили друг друга после стольких лет.
Иной перебежчик из моей комнаты в интернате Кжысь Ежевский принимал у себя дома с еще большим восторгом. В Скрвильне проживали его родные дедушка с бабушкой поэтому мы были двойные земляки.
В Ковалево жили аж три девушки, которые мне нравились и я им надоедал своими визитами и они их терпели хотя было ясно что никакой роман между нами не получится, просто игра.
Одна из этих девчат Гося Костемпска не перебирая в словах спросила напрямую «почему ты так бедно одеваешься». Я обернул это в шутку, но стал немного задумываться над этим, поделать однако ничего не смог. Книжки были дешевые, поездки попутками тоже самое, но купить модные джинсы или замшевые ботинки было вне моих сил.
Только переводясь из Бродницы до Влоцлавка я получил од мамы шанс купить нечто красивое у одной семьи, которая имела связи в Бельгии и маме отступила по дешевке, но это был всего навсего «один сезон», когда я как новичок стал вызывать интерес девчонок.
Я ездил еще до Радзик навещая парня у которого был гуманитарный талант: стишки, исторя, астрономия, но проблемы с латыню и русским языком. Вытянул я его за уши, чем обрел благодарность родителей но сам парень завалил второйй курс и с лицея перевелся в ПТУ. Стал классным изготовителем кондитерских изделий, что ему здорово пригодилось в армии, стал он шеф поваром и беды не знал.
Возвращаясь к моему временному успеху во Влоцлавеке, то там действительно я мог с успехом ганяться за девчатами, но как раз вспыхнули события 1981 года. Я стал посещать мятежную Солидарность и когда ввели «Военное положение» то я рисковал быть арестованным и выдворенным из страны. Пришлось уйти в себя. Притихнуть, измениться. Все надежды поляков лопнулись. Их достоинство по новой подавленное и растоптанное. Орел, который только взлетал подстрелен был в полете и долгие годы лечил незаживающие раны предательства вождей и стукачей. Ими наполнена была страна и масштабы этого явления по нынешний день не расскрыты.
11.Куявская столица
За титул столицы Куяв сражаются столетиями три города: Иновроцлав, Брест Куявский и Влоцлавек.
Не знаю точно каковы аргументы у Иновроцлава. Фактической столицей в годы до разделения Польши был королевский город Брест. Ныне городок стал малюсеньким и ни на что не претендует. Находится в 15 км на юг од Влоцлавка и вероятно вскоре будет поглощен растущим промышленным центром.
Влоцлавек в отличие от Бреста не числился королевским городом но епископским. Местная епархия куявская в свое время захватывала всю серерную Польшу вдоль Вислы. К этой епархии относился Гданск и Торунь. Коперник какое то время трудился во Влоцлавке при изготовлении солнечных часов на стене каплицы кафедрального собора. На кафедральной площади установлен памятник ученому астроному и монаху.
В первые годы независимости открылся здесь великий завод по производству бумаги. Возможно это и есть причина что на куявах практически нет лесов.
Вдоль Вислы похоже как в Гданске и Торуне великолепные средневековые склады для торговли хлебом.
В семидесятые годы генсек Эдвард Герек поместил во Влоцлавке великие Химические Заводы по производству Азота. Технология была куплена в Великобритании. Оттуда тоже приехали специалисты строить завод по производству лицензионного трактора Фергуссона. Кажется проект заглох.
На главной Площади Свободы некогда красовалась великая Церковь Православная притьмевавшая красоту всех местных костелов. Поскольку православных в городе было очень мало и замысел строительства очевидно политического характера, поляки разобрали это строение в 1920 году.
Город строился ударными темпами, возникали новые поселки а епископы в догонку строили небольшие каплички в приспособленных частных домовладениях рядом с которыми все больше и больше возникало храмов. Разрешения давались с трудом нопосле избрания кардинала Войтылы понтификом пошли послабления и священники стали возносить огромных масштабов храмы как к примеру костел святого Иосифа в поселке Зазамче.
Я с удовольствием посещал уроки катехизации в нескольких точках одновременно.
Имея возможность изучить такой интересный город я успокоился и стал меньше путешествовать по области хотя удавалось от времени до времени побывать и в маленьких куявских городках.
12.Солидарность
Из провинциальных городов увлекался я Цкхоцинком и Александровом куявским. Здесь вырос польский бард Эдвард Стахура, которым во времена военного положение увлекалась посмертно польская молодеж.
Я был замечен спецслужбами на Шпетальской Горе, где планировалось восстановление памятника жертв большевисткой агрессии 1920 года. Я и не представлял что так далеко Красная Армия зашла вглубь молодого государства нести полякам об этом не просившим «мечом» свободу от буржуев.
Навестил я Сомпольно, Коваль и Избицу.
Любил поездки на плотину где работала ГЭС и существовало искусственное озеро. Я не мог тогда и знать какую трагедию готовят нам наши вожди. Именно на этой плотине в мешке СБ утопило останки молодого капеллана Солидарности отца Ежи Попелушко.
Мне удалось познакомиться лично с многими деятелями Солидарности регионального уровня. Все мы гордились тогда что Валенса наш земляк из деревни Попово в 15 км от Влоцлавка.
Я потрудился немного в период военного положения кольпортируя нелегальную прессу и рассыпывая на милицейском участке гвозди под милицейские машины. Я многое рисковал но ничего не жалею.
Теперь там где милиция расположен Каритас и епархиальная газета. Многие успели забыть ужасы военного положения. Я однако помню и помню что весна 1982 года началась 7-го февраля.
13.Профессура
Латынь мы практически забросили. На работу нанялся семинарист местной семинарии покинувший свое призвание. Я испытывал отвращение к этому жалкому существу.
Случалось он меня тянул за язык так как ходили слухи что я пойду в семинарию. Я не стал с ним откровенничать зная заведомо что он может мне сказать.
Историю мы учили от прекрасного патриота. Пан Назаркевич отправил своего сына учиться в Семинарии и этим подтвердил свою позицию католика, которым был не только дома но и в школе.
Французский преподавала нам женщина о кличке «Жаба», была удивлена моими знаниями и даже отправила на региональную олимпиаду, хотя по правде в эти дни мне было не до олимпиад. Чтобы добраться до столицы нам надо было взять «пропуск». Нельзя было в собственной стране передвигаться за пределы области. Все звонки прослушивались, все письма вскрывались...никому не желаю такой войны с собственным народом.
Русский язык преподовала на редкость милая женщина по имени Флора. С ней мне тоже было легко.
Воспитательницей была «Мыша», очень приятная женщина и как выяснилось в будущем не менее религиозная нежели преподователь истории.
Она преподовала физкультуру и ввиду того что на гуманитарном профиле лицея я был единственный мальчик, меня освободили от этого предмета.
В течение нескольких лет мы с ней переписывалисью
Значит мы были друзья!
Великие Города:
Влоцлавек дал мне предвкушение великих городов которые должны были мне еще встретиться.
Я познавал постепенно: Краков, Вроцлав, познань и Ополе. Задачу облегчало наличие студенческих домов и поступивших там учиться однокашек.
Вернулся я навещать Торунь и Быдгощ, но особо меня влекло на Силезию.
В городе Гливице я пережил настоящую и бурную любовь, хотя без хаппи энда.
Об этом расскажу в очередном рассказе...поэтому сильно не прощаюсь, надеюсь получится интересная повесть.